Камилла Лэкберг - Серебряные крылья

Им подали тарелку жаренных в чесночном масле креветок, которая теперь стояла между ними, а справа от Фэй в ведерке со льдом соблазнительно поблескивала бутылка шардоне.

— Хочешь поговорить об этом? — спросила Фэй, кивнув в сторону телефона.

Давид покачал головой:

— Честно говоря, нет. Я хочу говорить только о нас, ни о чем постороннем.

— Тогда не будем о ней.

— Нам все равно придется со всем этим разбираться, когда мы вернемся домой. А сейчас давай просто будем здесь и сейчас, ты да я, в одном из самых красивых городов Европы…

Фэй подняла бокал.

— Ты прав.

— Я без ума от тебя, ты знаешь об этом?

Несмотря на все попытки Юханны испортить им поездку, они провели в Мадриде два незабываемых дня. С каждой минутой Фэй все больше привязывалась к Давиду. Он проявлял внимание и заботу. Открывал ей дверь, выдвигал стул, настаивал на том, что угощает ее, покупал цветы и шоколад. При этом очень современно и совершенно естественно относился к равноправию и имел представление о том, как на практике женщины повсюду сталкиваются с тем, что с ними обращаются иначе, нежели с мужчинами: в высоких кабинетах, на улице, в образовании… Его интересовало ее мнение, он задавал вопросы. Не из чувства долга — его действительно волновало, что она думает. Когда она говорила, его глаза сияли. Рядом с ним Фэй чувствовала, что ее любят и ценят, как никогда ранее.

Фэй поймала себя на том, что улыбается, и Давид вопросительно посмотрел на нее, но она только покачала головой. Не все чувства можно выразить словами.

Давид поднялся, чтобы сходить в туалет. Ресторанные «удобства» располагались в одном из зданий, окружавших площадь. Фэй проводила его взглядом. Телефон Давида остался лежать на столе. На мгновение Фэй обдумывала, не взять ли его, не посмотреть ли, как он общается с Юханной, — понять, чего она хочет, в каком тоне пишет ей. Его пин-код она запомнила, когда он один раз набирал его при ней. Но Фэй не притронулась к телефону. Хотела показать, что доверяет ему.

Прочесть переписку Давида значило бы вторгнуться в его частную жизнь. И хотя он никогда не узнал бы — она-то знала бы, что это произошло. Вместо этого Фэй стала разглядывать гостей, сидевших вокруг. Отметила, что многие пары не разговаривают друг с другом, а сидят, уставившись в свои телефоны. Пустая трата времени, пустая трата жизни… Под большим деревом играли дети, со смехом гоняясь друг за другом. Фэй с тоской улыбнулась. Как ей хотелось бы, чтобы Жюльенна была здесь и познакомилась с Давидом… Он мог бы стать для нее тем отцом, которого ей не хватало с тех пор, как Як бросил их.

Внезапное осознание показалось ей резким, как удар в лицо. Фэй поняла, что представляет себе будущее, в котором она однажды родит ребенка от Давида.

Ее мысли прервал его голос.

— Фэй…

Он сел напротив нее. Вид у него вдруг стал какой-то напуганный, и в животе у нее все перевернулось. Что-то не так, она увидела это по его лицу. Схватившись за край стола, приготовилась — будь что будет.

— Фэй, я подумал…

Она сглотнула. Что бы он ни сказал, она постарается вести себя достойно. Не выкажет слабости.

— Я подумал, как нам хорошо вместе, — продолжал Давид. — Вернее, я могу говорить только за себя. Я люблю находиться рядом с тобой. И надеюсь, что тебе тоже нравится быть со мной.

Он вопросительно посмотрел на нее — в его глазах читалась ранимость, что с ним случалось крайне редко. Фэй с облегчением протянула руку через стол и положила на его ладонь.

— Я тоже люблю быть рядом с тобой, — ответила она.

Синие глаза Давида сияли ярче, чем когда-либо. Он сжал ее руку.

— Понимаю, что тороплюсь, но я не могу быть без тебя. Мне хотелось бы, чтобы мы начали подыскивать нечто общее — дом, который создадим вместе… С чистого листа. Надеюсь, ты не считаешь меня нахалом.

Он смущенно отвел глаза.

Подошел официант и поставил перед ними новые блюда. Перцы «падрон», тортильи, хамон, крокеты и тефтели «албондигас».

Фэй невольно рассмеялась. Смех поднялся к бархатно-черному испанскому небу, отдаваясь от булыжной мостовой и кирпичных стен. Где-то в стороне, наверняка в одном из многочисленных ресторанов неподалеку, кто-то начал играть на скрипке. Прочувствованное, мелодичное звучание растеклось по узким улочкам.

— Я с удовольствием буду жить с тобой под одной крышей, Давид. Может быть, переедешь пока ко мне, в квартиру, которую я снимаю? Пока мы не найдем что-нибудь интересное. Меня уже спросили, не хочу ли я продлить договор аренды, а ты дал мне причины проводить в Швеции больше времени.

— Правда? — Давид снова сжал ее руку.

— Это будет наш с тобой тест-драйв, — сказала Фэй, улыбаясь ему. — Ты сможешь переехать ко мне, как только я запущу свое «вторжение в Америку».

Давид достал из кармана брюк маленький пакетик, красиво завернутый и перевязанный белой шелковой ленточкой.

— Не волнуйся, — проговорил он с кривоватой улыбкой, — это не кольцо. — Моргнул. — По крайней мере, пока.

Фэй сжала в руках пакетик, пытаясь угадать, что в нем, — однако, ясное дело, это было невозможно. Она медленно развязала бантик и подняла крышку. Внутри лежал красивый изысканный серебряный медальон на цепочке.

Она осторожно достала его.

— Мне он безумно нравится. Восхитительно.

— Ты как-то упомянула, что Кате Габор фотографировала тебя и твою… твою семью до того, как все произошло. Поэтому я связался с ней, рассказал, кто я и почему к ней обратился. Открой медальон.

Не сводя глаз с серебряного медальона, Фэй дрожащими руками бережно открыла его. Внутри ее глазам предстала ее любимая фотография — она с Жюльенной. Такая сильная любовь, с такой нежностью она гладит дочь по волосам… Фэй сидела, уставившись на фотографию. Потом подняла глаза на Давида. Заморгала, чтобы прогнать слезы.

Скрипач завел «Калинку». Ночная тьма окружала их, и Фэй поняла, что счастлива, как давно не была. Потом вспомнила, что у нее тоже есть подарок. Для Давида. Утерев слезы, она достала из своей сумочки «Биркин» заветную коробочку и протянула ему. Пока он открывал коробку с часами от «Патек Филипп», Фэй повесила медальон на шею. Нежно погладила его. Может быть, она готова завести новую семью…

Обоим хотелось, чтобы это вечер не кончался, поэтому, когда Фэй и Давид доели наконец все тапас и расплатились, то пошли бродить, держась за руки, по улицам Мадрида. Город завораживал. Он был полон жизни, как никакой другой. На каждом углу уличные музыканты играли красивые заводные мелодии. Дети гоняли в футбол или играли в шумные игры. На скамейках сидели влюбленные парочки. Молодежь курила марихуану или пила вино, валяясь на траве. Все это утопало в золотом маслянистом свете уличных фонарей.