Камилла Лэкберг - Серебряные крылья

Давид и Фэй говорили мало — слова казались излишними и все равно не могли всего выразить, — но время от времени останавливались, смотрели друг на друга и счастливо улыбались.

Потом Давид предложил выпить по бокальчику на сон грядущий. Бок о бок они уселись за шаткий столик, стоявший прямо на тротуаре, и заказали себе бутылку вина.

Фэй взглянула на Давида. Ее сердце колотилось в груди.

— Когда я с тобой, мне не стыдно — ни за что, — проговорила она. — Наоборот, хочется рассказать о своих слабостях и нелепых поступках, чтобы разобраться в них. Помимо Крис у меня никогда ни с кем не возникало такого чувства.

— У меня то же самое. Наверное, это потому, что мы оба знаем — у другого нет никаких задних мыслей. Слабости и неудачи не будут использованы как оружие против нас.

Официант в белой рубашке, черном жилете и с галстуком-бабочкой открыл вино и дал Фэй попробовать. Она кивнула. Мужчина разлил вино по бокалам, поставил бутылку в ведерко со льдом, поклонился и исчез.

Фэй хотелось рассказать Давиду обо всей своей жизни, хотя она и понимала, что это невозможно. Все же в один прекрасный день ей придется рассказать о Жюльенне, иначе никакой совместной жизни не получится. Многое можно скрыть, но не дочь.

— За пару недель до того, как мы с тобой познакомились, я приехала в Рим, — начала Фэй. — Бродила по городу одна. Нашла бар. Там познакомилась с молодой парой. Мы разговорились, и они пригласили меня к себе домой.

Поднося бокал ко рту, Давид приподнял брови. Мимо них на полной скорости промчался мопед. Вся улица пропахла бензином. Где-то лаяла собака.

— Потрясающее чувство — быть рядом с двумя влюбленными и, в каком-то смысле, стать частью их любви. Это было самое интимное переживание в моей жизни. Совокупляться с мужем другой женщины у нее на глазах. Понимаешь?

Давид взглянул на нее серьезным взглядом.

— Думаю, да.

Мимо них, держась за руки, прошла какая-то парочка в тренировочных костюмах.

— Было очевидно, что они делали это друг для друга… Я стала инструментом их наслаждения. Как еще один способ доставить друг другу удовольствие. Новое, ни с чем не сравнимое чувство. Почти как отделение души от тела.

Фэй вздохнула. Часы поблескивали на запястье у Давида, и он то и дело бросал на них восхищенные взгляды. Но ей почему-то стало грустно. Хотя казалось, что она должна быть счастлива, на нее накатило другое чувство.

— Мы, женщины, приучены все время бояться, что кто-то украдет у нас мужа, партнера, — и сами себя ограничиваем. Постоянно вглядываемся, ища признаки предательства. Я не хочу так больше жить. Як обманул меня, но тебе я доверяю. Это мой выбор. Иначе это будет преступлением против моей собственной жизни. Ее ограничением. Надеюсь, ты никогда меня не предашь, но все в твоих руках, не в моих.

Давид потянулся к ней, взял ее руку в свою. Ее ладонь утонула в его руке.

— Я не предам тебя, Фэй.

Свет стеариновых свечей отражался в часах у него на запястье. Фэй крепко сжала его руку. Хорошо бы он стал ее тихой гаванью, где она смогла бы отдохнуть, заповедной зоной, где ей не нужно было бы постоянно думать о том, с чем она борется каждый день… Но если она собирается всерьез впустить его в свою жизнь, он должен представлять себе, что происходит.

Фэй сделала глубокий вдох. Момент настал.

— Кто-то пытается скупить акции «Ревендж». И этот кто-то на редкость близок к успеху.

Сандалии я забыла в домике. Когда эти типы наконец отпустили меня, мне хотелось лишь одного — прочь отсюда. Поэтому я шлепала за ними по камням босиком.

Рогер, Томас и Себастиан тащили поклажу, которая стала гораздо легче, ибо по пути туда в основном состояла из пива, которое они за это время выпили. Я шла последняя. Перед мной покачивались их широкие загорелые спины. Изначально планировалось, что мы отправимся домой раньше, пока еще светло. Но они задержались. А я сидела взаперти в доме, и мое мнение никого не интересовало.

В прошедшие двое суток они приходили ко мне, когда им взбредет в голову, всегда все вместе. Никогда по одному. После третьего раза я перестала сопротивляться — просто лежала, предоставив им делать со мной, что они хотят.

Все тело у меня болело, пахло кровью, спермой, пивом и по́том. Я с трудом сдерживала рвоту.

— Круче было, когда она сопротивлялась, — сказал Рогер, когда я развела ноги.

Ко мне они не обращались. Ни когда насиловали меня, ни до, ни после. Вместо этого разговаривали друг с другом обо мне, словно я была старой преданной собакой.

Когда они выпустили меня и сказали, что пора ехать домой, я была не в состоянии радоваться.

Вещи они уже сложили, от меня требовалось только следовать за ними.

Лодочка покачивалась на волнах там, где мы ее оставили, и они загрузили все на борт. Теперь атмосфера стала гнетущей. В воздухе висело раздражение. Казалось, одно слово — и все взорвется. Я молчала, чтобы не злить их. Чтобы не вызвать на себя их гнев.

После того как я двое суток дышала спертым воздухом в домике, морской ветер буквально вдохнул в меня новую жизнь.

Сидя на корме лодки, я смотрела на скалы и деревья и думала, что они сильно изменились. И дело тут не в освещении. Просто я стала другим человеком.

Мы взобрались на яхту, и Томас завел мотор. Он сделал мне жест подойти. Я встала и медленно направилась к нему, завернувшись в одеяло, которое нашла на борту.

Обняв себя руками, я терпеливо ждала.

Дул холодный ветер.

— Ты никому об этом не расскажешь. Поняла?

Я не ответила.

Томас отпустил штурвал, схватил меня за руку выше локтя и посмотрел мне в глаза.

— Поняла? Ты просто глупая потаскуха. Если ты расскажешь, я тебя задушу.

Потом он улыбнулся, и в глазах снова засверкали искорки.

— Да и с какой стати ты будешь кому-то рассказывать? Ведь тебе понравилось, это было заметно.

Томас обнял меня одной рукой, и я не мешала ему, хотя его прикосновение вызывало у меня глубочайшее отвращение. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как я почувствовала на себе его взгляд, сидя на носу яхты. Вечность — с тех пор, как я позволила себе на что-то надеяться…

— Она не проболтается, — сказал Себастиан. — Об этом я позабочусь, обещаю. Как-никак это я ее обучил.

Я взглянула на линию горизонта и приложила руку к груди, но тут же замерла от ужаса. Украшение, подаренное мамой, исчезло. Красивый кулон — ангел с серебряными крыльями — остался в доме. Я обернулась. Остров уже скрылся из виду.

Мой амулет навсегда потерян.

— Я смогу иногда заходить к вам в гости? — спросил Томас. — Ты ведь поделишься со мной, Себастиан?

Он сжал мое плечо. Потом лизнул меня по щеке. Длинно. Мокро.

— Конечно же, мне можно прийти в гости, Матильда? Ведь я тебе нравлюсь.