Дреда Сэй Митчелл - Свободная комната

Мама с папой появились возле дома Марты и Джека почти одновременно с полицией. Они были вне себя от беспокойства и хотели поговорить со мной. Я отказалась. Теперь, когда я узнала правду, я боюсь того, что могу им сказать.

— Все в порядке, Алекс, — я поднимаю голову и поворачиваюсь к Пэтси. — Скажи им, чтобы заходили.

Но сейчас я чувствую себя сильнее. Я до сих пор не знаю всей истории полностью и подозреваю, что только они могут заполнить этот пробел.

Оба моих родителя представляют собой жалкое зрелище. Папа словно постарел на десять лет, а мама склонила голову; она выглядит опустошенной и не в силах встретиться со мной взглядом.

Папа кашляет.

— Лиза, мы поймем, если ты не захочешь с нами разговаривать. Но нам бы хотелось, чтобы ты согласилась с нами поговорить.

Я чувствую, что Алекса так и подмывает сказать им, чтобы они отвалили. Я кладу руку ему на ногу.

— Можешь дать нам пообщаться, Алекс?

Он неохотно встает.

— Если я тебе понадоблюсь…

Я улыбаюсь.

— Я знаю.

Он не смотрит на моих родителей, когда выходит из комнаты. Я встаю и иду к креслу. Дэвис идет со мной.

Я машу рукой в сторону дивана.

— Пожалуйста, садитесь, — я говорю вежливо, владея собой.

Папа начинает говорить, как только они садятся:

— Лиза, я…

— Нет, — я неистово нуждаюсь в контроле над ситуацией. — Я не собираюсь кричать, орать или вопить. Когда-нибудь в ближайшее время, возможно. Но сейчас для меня это неважно. Важно то, чтобы ты рассказал мне, что именно случилось в мой пятый день рождения. Я знаю кое-что из того, что произошло, потому что Джон Питерс написал свою историю на стене моей комнаты.

— Что? — голос папы звучит словно выстрел.

Мама издает странные причитающие звуки и начинает раскачиваться. Я не могу сейчас разбираться с ее болью, у меня есть время только на свою.

— Для начала я хочу прочесть вам последнюю часть его истории, — говорю я им. Я достаю из кармана перевод Алекса и твердым, спокойным голосом говорю: — Его произведения всегда начинаются одинаково, со строк стихов русского поэта по имени Этьен Соланов. Каждая выбранная строчка — это идеальная отправная точка для каждой части истории. Про эту можно сказать то же самое. В ней говорится: «Когда упокоил с миром других, то упокоился и сам. Но не было мне покоя».

Я с трудом стараюсь говорить спокойно, продолжая читать…

Ранее. 1998 год

Он опоздал. Опять. Вставляя ключ в дверь, он задался вопросом, не намеренно ли он это сделал. Ведь ему больше не хотелось возвращаться домой. Вне зависимости от причин он чувствовал себя виноватым. Ни один отец не должен опаздывать на празднование такого важного события в жизни своего ребенка. Его прекрасной Мариссе исполнялось пять лет. У него под мышкой был аккуратно завернутый подарок, а в другой руке — медицинский чемоданчик. Но как только он вошел в дверь, то понял, что внутри что-то ужасно изменилось.

В доме было неестественно тихо. Празднование дня рождения Мариссы должно было происходить в атмосфере веселья и такого громкого смеха, чтобы стены дома задрожали. Марисса так хотела устроить настоящую вечеринку и пригласить на нее своих друзей, но Элис решила, что хочет собрать вместе только семью. Закрыть дверь и оставить снаружи весь остальной мир. С ним можно было встретиться завтра, а тот день был только для них.

Он знал, что жена и дети дома, потому что входная дверь не была заперта на второй замок, как бывало всегда, когда они куда-то уходили. Без сомнения, они бы не ушли, не сказав ему. Особенно в день рождения Мариссы.

— Здесь кто-нибудь есть? Где моя именинница? — его натужно радостный голос звучал странно в тишине дома.

Ответа не последовало. Его сердце забилось быстрее; было что-то ужасно неестественное в этой атмосфере. Он торопливо прошел в столовую. Дыхание ножом резануло ему по горлу. Он не мог поверить в то, что увидел. Там был полный беспорядок. Праздничные чашки и тарелки были разбиты. Фруктовый сок и газировка разбрызганы и разлиты лужами по полу и мебели. Стулья опрокинуты. Надутые воздушные шары валялись на полу. Плакаты с надписью «С пятым днем рождения» наполовину свисали со стен.

Посреди этой уродливой сцены — как будто не на своем месте — стоял праздничный торт. Он стоял на столе нетронутый, словно просящий его разрезать. Элис заказала его с такой любовью. Большой бисквитный торт с картинкой Боба-строителя из любимого мультфильма Мариссы.

Потом он увидел то, что было на стене. Красные следы, мазки, неровные капли и омерзительные узоры. Кровь. Увидев кровь, он сразу ее узнал. Пока он работал хирургом-травматологом, она стала ему чем-то вроде надоевшего лучшего друга. Дурное предчувствие переросло в полноценный страх. Подарок для дочери выскользнул у него из рук и упал на пол. Он чувствовал себя на грани сердечного приступа.

Где моя семья? Где моя семья? Что, если это злоумышленники?..

Испытывая ужас и дурноту, он влетел на кухню. Задняя дверь, как и входная, была заперта. Он начал задыхаться, трястись, отчаянно пытался во всем разобраться. Элис защищала бы детей от нападения ценой собственной жизни. Должно быть, так и было.

Он выбежал из кухни и побежал через утреннюю комнату в гостиную. Везде пусто. Остановился в сердце дома на красно-черном ковре, глядя на лестницу. Он почувствовал, что дрожь пронимала его до костей. Что бы здесь ни случилось, он знал, что последствия ждали его наверху. Он с криком согнулся. Он не хотел идти туда. Не мог встретиться с произошедшим лицом к лицу. Не чувствовал себя для этого достаточно сильным.

Он выпрямил позвонок за позвонком, сдержал слезы, которые едва не пролились. Он видел травмы почти каждый день, он справился бы с этим. Ему придется с этим справиться. Он тяжело зашагал по лестнице, вцепившись в перила мертвой хваткой. Чуть не упал, когда увидел руку, свисавшую с первой лестничной площадки. Ему хотелось завыть. Но он не позволил себе это сделать. Он все время видел травмы. Сломанные тела и жизни. Единственный способ двигаться вперед по осколкам своей разрушенной жизни, — а сомнений в том, что она была разбита на куски, не было, — это надеть обезличенный белый халат хирурга, которым он и являлся. Он добрался до вершины лестницы и осмотрелся.

Рука принадлежала его прекрасной жене Элис. Ее неподвижное бледное тело лежало посреди лестничной площадки. На запястьях были два кровавых пореза, через которые из нее вытекла жизнь. Должно быть, она умерла очень быстро от потери крови. Обе руки были сложены под ножом, торчавшим у нее из сердца.

Он сразу понял, что за картина развернулась перед ним. Порезы на запястьях и ножевое ранение она нанесла сама себе. Его обожаемая Элис, на которой он женился в чудесный июньский день, наложила на себя руки. Покончила с собой. Полиции и команде криминалистов понадобилось бы всего несколько минут, чтобы сделать такой вывод.