Ирина Камнева - Морзист [litres]

– Надо что-то делать! – прошептала Настя. – За нами придут в любой момент, а у нас один еще до сих пор в отключке. – Она кивнула на дядю Мирона. – И мы ничего не придумали!

Вдруг Степаныч, сидевший рядом со мной, зашевелился и застонал: прямо по Настиному заказу!

– Господи, так и в Бога поверишь, – вздрогнув, прошептала она, поглядывая по сторонам. – Господи, пусть только этот чертов карлик не приползет, пожалуйста…

– Хоть мертвых нет, – сказал я, придерживая Степаныча за плечо, чтобы тот не упал на меня окончательно.

– Вот и поговорим, – пробурчал Мирон, косясь на дядю. Наверное, и с ним разругаться успел. В комнате ожидания перед квестом они совсем не разговаривали.

Вдруг Степаныч встрепенулся и трусливо вжался в стену, часто задышав полной грудью.

– Где мы? – прошептал он, поглядывая на нас. – Нет… Нет… – повторял он, щупая одежду и проверяя карманы. – Нет… Нет… Нет…

– А тогда вы были посмелее, – съязвила Настя и с отвращением поджала ноги, будто рядом с ней сидел не Степаныч, а отвратительный комок зеленой слизи и копающихся в ней червей… вывернутых наизнанку.

– Ты о чем? – спросил Миша.

– Когда ко мне в дядьки напросился, – ответил Мирон и развел руками, увидев наши недоумевающие лица. – И че? Че вы так пялитесь? Ну да, я этого человека не знаю. Терся у поместья, а когда мы подъехали, напросился с нами, типа по квестам с ума сходит, а без приглашения его не пустят. Да, дядя?

Повисла напряженная тишина. Мы все уставились на Степаныча, а тот боязливо косился на нас через треснувшие очки. В какой-то момент я начал буквально слышать, как ворочаются извилины в его голове.

– И че за минута молчания? – с издевкой спросил Мирон. – У нас тут правила игры поменялись, как видишь. Я, конечно, ни на что не намекаю, но че делать-то будем, а, родственник?

– А я сразу понял, что здесь что-то не так, – усмехнулся Мишка, но, увидев наши напряженные лица, откашлялся и делано нахмурился.

– И кто вы вообще? – спросил я, косясь на «недодядю», который продолжал тупить и обессиленно вертеть в руках выплюнутую бумажку. Сейчас я ждал от него поддержки и чего-то вроде «Э-ге-гей, ребята! Я взрослый мужик, и я вытащу нас из этого дерьма!», но видел перед собой только растерянного ребенка, совсем не похожего на квестолюба.

– Я… сдавленным шепотом протянул Степаныч, нервно сглатывая и корчась от боли. – Я, понимаете, журналист, у меня задание… Я же, понимаете… Мне сюда было необходимо попасть, понимаете?

– Да ладно? – усмехнулся Мишка. – Какой-то вы… Ну ладно.

– И что, журналюга? Попал в эпицентр событий? – прошипел Мирон. – Давай, привлекай общественность. Я дико извиняюсь, конечно, но давайте на «ты», че церемониться?

Степаныч кивнул и сдавленно произнес:

– Они у меня диктофон вытащили, и телефон тоже.

– Я, кажется, знаю, как это разгадать, – вдруг сказала Настя, с надеждой поглядывая на наши записки. – Да, я вспомнила, я видела такое уже.

– Ну говори! – развел руками Мирон, забренчав оковами. – Нам не до интриги, Настюх.

– Я бы сказала, – ответила она, нервно сдавливая зубами нижнюю губу и безнадежно глядя на свои наручники. – Только вы выберетесь, а я нет.

– В смысле? – прошептал Мирон и напрягся, словно в следующую секунду собрался одним ударом разнести в пыль железные стены. – В смысле, Настюх? Не скажешь, значит? Хочешь, чтоб мы с тобой за компанию сдохли, а?!

– Да ладно, ребят! – истерически зашептал Мишка. – У нас вон журналист с заданием сидит, и Настя своей подруге писала перед квестом – это как минимум! Нас все равно найдут!

– Да кто нас найдет? – прошипела Машка с таким странным, не свойственным ей истерическим выражением лица, как у Мишки. – Мы сейчас не в той усадьбе, если кто не понял! Нас же могли перетащить куда угодно!

Повисла пауза. Я напряженно смотрел на бумажку, в тысячный раз перечитывая предложение: «Старый дед Семен Семеныч черта тронул топором» . Маразм. И вдруг до меня дошло: моего деда тоже звали Семеном Семенычем. По спине пробежала дрожь при мысли, что эти маньяки могли загадать дату дедушкиного дня рождения. И дело даже не в том, что я не помнил год, а в том, что эти уроды знают о моей семье даже такие вещи.

– Насть? – протянул Мирон. – Я, конечно, ни на что не намекаю…

Настя всхлипнула и зажала нос рукой. Все замолчали. Она всхлипнула еще раз, потом еще раз, все громче и громче…

– Настя! – крикнул Мирон. – Говори! Сука, да говори!!!

– Это похоже на «Бинго»! – выпалила Настя, начиная задыхаться от слез. – Это как ло… лото, у меня па… папа его любит. А е-еще он раньше по те… телику постоянно смотрел «Ру-усское лото», там иногда цифры по-дурацки на… называют, например, два – это утка, семь – это коса, че-етыре – это черт, потому что зву… звучит похоже, и… – Она снова разрыдалась, и Мишка участливо потрепал ее за плечо.

– Лажа какая-то, – прошептала Машка, переглянувшись со мной. – Нам точно конец.

– А вдруг правда? – сказал я, пытаясь убедить себя в том, что Семен Семеныч в записке – это просто случайность. – Серьезно, это же хоть что-то, надо попробовать.

Сейчас я просто не узнавал в Машке свою сестру-пофигистку, у которой все всегда классно и на расслабоне. Хотя нет, пофигисткой она и сейчас осталась, только совсем расклеилась, не желая хотя бы попробовать.

– Плюсую, – одобрительно кивнул Мишка, и мне даже на секунду показалось, что он ответил моим мыслям. Мишка нахмурился и принялся перечитывать свою записку: – Не, ну че за хрень: «Одна маленькая уточка бесконечно смотрела «Сплит», когда вышла на пенсию» . Кто-нибудь смотрел «Сплит»?

– Я смотрел, – ответил я, и в моей голове моментально всплыл образ того прикольного шизофреника, в котором умещались сразу несколько личностей (этот лысый даже в тетку переодевался). – Там у главного героя размножение личностей было, их всего двадцать три или двадцать четыре, не помню.

– Окей, – нехотя протянул Мирон, косясь на нас. – «Матрешкам на двух ножках теперь все можно». И какие тут числа, по-твоему, а, Настюх?

– Восемнадцать, – всхлипнула Настя. – Все можно в восемнадцать.

– В восемнадцать все можно? – процедил Мирон, набирая код на наручниках. – Мне есть восемнадцать, и что? Я, например, сейчас хочу, чтоб ты сдохла, но меня же посадят, а, зайка? Смотри, не подходит восемнадцать, не открываются!

– Но там же не одно число, – проговорила Настя сквозь слезы. – Там же еще матрешки и ножки.

Я прочитал свою записку про себя еще раз: « Старый дед Семен Семеныч черта тронул топором» . Старый дед – допустим, сто, или девяносто, ну или восемьдесят, хрен его знает. Топор – это как семерка, наверное. Я снова попробовал нажать на кнопки: сначала осторожно, по одной, потом на все сразу от злости, но наручники так и не заработали, и я ударил руками об пол. – Маш, прочитай свою.