Стейнар Браги - Ката

Я буду помогать Соулей встать на ноги. По крайней мере, мне кажется, что никто другой этим заниматься не собирается. Ее родители живут в деревне, и, насколько я поняла из ее слов, она уже давно сбежала от них в город. Ее друзья – выпивохи и наркоманы, и с ними она пока общаться не хочет. Ей нужна поддержка.

Недавно мы с ней пошли по магазинам на улице Лёйгавег [25] Улица в центре Рейкьявика, на которой и в окрестностях которой расположено большое количество магазинов, ресторанов и баров. . (Соулей выбрала на меня одежду, в которой я не буду похожа на библиотекаршу или выползка из-под кровати. А я заплатила за нее столько же. И все довольны!) А после этого пригласила ее пообедать в ресторан «Дары моря» – и там она мне открылась. По нашим недавним разговорам я составила общую картину, почему она потянулась ко мне.

Примерно полгода назад, после того как Соулей выгнали из больницы, она переселилась к человеку, с которым к тому моменту общалась уже несколько месяцев. Зовут его Фьёльнир, и, судя по ее описаниям, он козел. Нехорошо так говорить – но как выразиться точнее? У Фьёльнира завелись деньги после того, как он угодил в аварию: мелкую ничтожную аварию, в которой остался невредим. Но потом ему взбрело на ум притвориться нетрудоспособным из-за травмы шеи, и он записался в санаторий в Кверагерди [26] Город на юго-западе Исландии, в местности, изобилующей термальными источниками. , жил там месяц, в нужные моменты вздыхал и стонал, а потом пришел в суд, заплаканный и скрюченный, и там ему присудили десять миллионов крон компенсации от исландского государства. На эти деньги он открыл на автобусной станции «Мьоудд» какой-то ларек с сэндвичами, который обеспечивает ему доходы, чтобы целый месяц не просыхать, при этом не пошевелив и пальцем. Соулей пила с ним, принимала от него деньги и выпивку, а мужика это, очевидно, расстраивало, потому что в плохом настроении он взял моду ее бить. Соулей стала зависеть от него финансово и понимала, что надо бросить пить – она уже раньше лечилась от алкоголизма и не брала в рот ни капли целый год, – и сейчас снова записалась в очередь, чтобы ее положили в клинику «Вог» [27] Наркологическая клиника в Рейкьявике. .

Пока она выпивала сколько душе угодно, Фьёльнир был то добрым, то злым, а Соулей заливала горе и ждала, пока в клинике освободятся места – и вот через два месяца ей наконец сообщили, что ее положат туда на две недели. Боясь, что Фьёльнир не даст ей лечиться, она ничего не сказала ему, но через пару дней позвонила ему из телефона-автомата в клинике. Он горько жаловался, что она сбежала от него, поначалу плакал, но потом начал все больше и больше входить в раж и угрожал, что убьет ее, пока Соулей не повесила трубку.

Когда она закончила курс лечения, то боялась зайти домой за вещами, и тут Фьёльнир прислал ей и-мейл, в котором клялся в любви, просил прощения, – но Соулей ему больше не верила. Она сняла жилье в многоквартирном доме в Граварвоге [28] Один из удаленных от центра районов Рейкьявика. , устроилась на работу в торговом центре по соседству – продавщицей в булочную, а по вечерам ходила на собрания общества анонимных алкоголиков. В будущем планировала пойти на вечерние курсы, мечтала выучиться на ветеринара. Она об этом с детства мечтала, но, пока пила, боялась взять на себя заботу о живом существе.

В общем Фьёльнир продолжал ныть, названивал и вел себя жалко, пока Соулей не согласилась с ним встретиться, в частности, надеясь получить назад оставленные у него вещи, бабушкину цепочку и разные мелочи. Они встретились в кафе на Мьоудд днем. Фьёльнир ныл еще больше и говорил, что уже смирился с тем, что потерял ее. При расставании он сказал, что у него будет к ней только одна просьба: он хочет пригласить ее к себе на обед, а пока будет готовить, она может упаковать свои вещи: он, мол, хочет, чтобы они расстались как цивилизованные люди. Именно так он выразился. Она согласилась, но с условием, что алкоголя на столе не будет, – и Фьёльнир посулил ей много хорошего. Для вящей безопасности, на случай если тот вдруг начнет буянить, Соулей описала ситуацию подруге. Они договорились, что если Соулей позвонит и сразу повесит трубку, то подруга тотчас примчится к Фьёльниру домой и позвонит в дверь, а если там никто не откроет, то вызовет полицию.

В пятницу ближе к вечеру Соулей снова вошла в квартиру, где жила раньше. Пока Фьёльнир стряпал, она укладывала вещи, а коробки с ними складывала в прихожей, чтобы Фьёльнир после обеда помог ей донести их до такси. Когда они сели за стол, от него разило выпивкой, но он сказал, что попробовал красное вино, которое пошло на приготовление соуса. Ели они говяжье жаркое. Потом пили кофе в гостиной, Фьёльнир вместе с ним заливал в себя коньяк и заявил, что хочет переспать с ней еще один разочек, последний – и спросил, не против ли она. Соулей встала и собралась уйти, а он побежал за ней в коридор, загородил ей проход и снова спросил – но нет, спать с ним ей не хотелось. Тогда Фьёльнир ударом свалил ее на пол, стал таскать за волосы по всей квартире, сломал ей скулу ножкой стула, а когда она очнулась, он уже сидел верхом на ней и охаживал ее, а под конец выпустил сперму ей на лицо. Потом уселся и выпил еще, оскорблял ее, припоминал из их совместной жизни примеры, говорящие о том, какая она мерзкая и ничтожная, опять протащил ее несколько кругов за волосы, снова изнасиловал и наконец вышвырнул ее из дому, а следом – ее вещи. Соулей заползла в кусты в соседском палисаднике и пришла в себя лишь в больнице, а вспомнила, что произошло, лишь через несколько дней.

С тех пор от Фьёльнира ей не было вестей. Он просто живет своей жизнью – по-прежнему, как ни в чем не бывало. Не рыдает дома со стыда, что избил женщину в десятый или двадцатый раз и дважды за вечер изнасиловал. А впрочем, какая разница, что Фьёльнир делает и чего не делает…

Важно лишь одно: он на свободе. Этот козел – на свободе! И никто его не посадит. Ему можно находиться на воле. И куда бы он ни пошел, за ним тянется след отчаяния и боли, и это надо остановить. Ну что тут сказать?

21 июня

Заявлять в полицию Соулей не собирается. Она говорила, что подумывала об этом, но раздумала – потому что какая разница, все равно же ей не поверят. Я сказала, что система у нас плохая – но это единственное, что вообще есть. И если все решат не подавать жалоб, она так никогда и не изменится или будет меняться ужасно медленно. И еще я рассказала ей о тех троих: Бьёртне, Гардаре и Атли. Выражение лица у Соулей сделалось странным, и она сказала, что они знакомы ей по клубной жизни – но распространяться об этом не стала.

Ну что сказать… Сейчас светло допоздна, сады зеленеют, птицы чирикают. Иногда на меня нисходит такое глубокое умиротворение, что на глаза наворачиваются слезы, все становится каким-то текучим, влажным… Я не могу придумать для себя более благородного занятия, чем сделаться «стражем жизни» – не знаю, что это такое, но в последнее время мне приходило на ум именно это слово. Может, это просто-напросто работа в больнице?