Стейнар Браги - Ката

22 июня

Мне внезапно позвонили со склада на Гранди. Как-то неловко: я забыла, какие у меня там вещи. Помню, что сама отвозила туда некоторые предметы, но не помню, чтобы велела оттранспортировать туда все содержимое Валиной комнаты.

Почему я не подумала об этом раньше? Разве нормально, что последняя память о том, что моя дочь жила на земле, будет находиться абы где?

Я была уверена, что вещи из комнаты на склад велел вывезти Тоумас вместе с другой ненужной нам мебелью. А сейчас он утверждает, что это я заочно организовала перевозку вещей, пока лежала в психиатрическом отделении, что это я настояла на ней. А еще, судя по его словам, я будто бы сказала ему тогда, что выбросила или сожгла кукольный домик в приступе помешательства. Во всяком случае, он не надеется вновь увидеть его. Ну и хорошо.

23 июня

Я вспомнила еще кое-что:

– девушка, которая сидит на стуле в дверном проеме и следит за мной (чтобы я себя не покалечила);

– я ощупываю растение и не могу взять в толк, искусственное оно или нет.

И как же невероятно, что я жива! Если б не врезалась в машину возле лодочной пристани, я погибла бы. Из разговоров с Сиггой я поняла, что прохожий тогда заявил в полицию о пьяном водителе, и в итоге меня нашли в помещении на складе, где я лежала, уже посиневшая.

24 июня

Мне пришла на ум странная мысль – не знаю, насколько стоит обращать на нее внимание… Я зашла на сайт «Филадельфии» и увидела, что программа у них абсолютно та же самая, что и раньше. Зайти, что ли, на бдение в выходной? Посмотреть, будет ли органист «глаголом жечь сердца людей»?

26 июня

Теперь вижусь с Соулей почти каждый день. В ней несколько разных человек; наверное, это меня в ней и привлекает. Она не похожа ни на кого из моих знакомых. Одна – невинна, как младенец, таращит глаза и стесняется, робко задает вопросы то об одном, то о другом, словно никогда и не жила. Другая – грубая, на уме у нее один секс, она задает неудобные вопросы и рассказывает мне больше, чем я хочу услышать (что как раз хорошо). Третья еще не родилась, но пытается воплотиться в жизнь, выучившись на ошибках двух других и став целостной.

Общаться с ней непросто, порой она меня задевает – но, в сущности, она хорошая и добрая. Когда у меня смена не ночная, я прихожу домой, немного отдыхаю, а потом зову ее на ужин. За едой Соулей выпивает, а иногда и я тоже с ней за компанию. А потом мы беседуем или смотрим телевизор, пока она наконец не уходит домой, чтобы напиться там до бесчувствия. Если до дому ее подвожу я, то мы иногда ездим «покататься», особенно в выходные, когда на Лёйгавег полным-полно народу. Некоторые ее друзья все еще торчат в барах, но Соулей туда больше не ходит, разве что изредка. Она говорит, что ей стыдно за себя: за внешность, за все свои поступки, – но подробно об этом не распространяется.

На улицах города невероятное количество в стельку пьяных девушек – впрочем, я об этом и так знала по ситуации в приемном покое. К полуночи они выходят на Лёйгавег на заплетающихся ногах – юбка задрана до самой шеи, тушь размазалась по щекам – и орут по телефону на кого-то, кто им изменил. Или ходят толпами, горланят песни, виляют бедрами и размахивают своими маленькими бутылочками. (Если на улице попадаются мужчины-иностранцы, то при виде такого буйного поведения они робеют, как девчонки, – но все же смотрят, как завороженные. А мужчины-исландцы слишком пьяны, чтобы о них можно было сказать что-то еще.) Иногда мы ехали за девушками, которые шли одни, нагрузившись алкоголем настолько, что с трудом переставляли ноги, и, кажется, вообще не соображали, куда направляются. Некоторых из них мы притаскивали к себе домой, чтобы проспались.

27 июня

Одна подруга Соулей сказала, что много раз на неделе видит Бьёртна и Атли в городе, обычно в баре «Б5» в переулке Банкастрайти или в «Востоке» на Эйстюрстрайти. Она говорит, что Атли вроде бы очень плотно сидит на кокаине, а Бьёртн сам никаких запрещенных веществ не употребляет, кроме стероидов, и что после того, как стал совладельцем бодибилдерского клуба, с наркоторговлей он завязал. Соулей говорит, Бьёртн известен тем, что любит молоденьких блондинок, таких, что только кожа да кости. Я ответила, что слышала про это в полиции.

Я спросила, «приставали» ли они к ней, а она не ответила; сказала только, что давно перестала ходить в такие «бодрые» местечки, где проводят время они, окруженные толпой фанатов и молодых девчонок, которых привязывают к себе с помощью наркотиков или денег.

28 июня

Мы с Соулей ведем похожую жизнь, ограниченную, без перемен. «И одинокую», – наверное, скажет кто-то. В больнице я беру себе все возможные дополнительные смены, режим сна вечно нарушен.

29 июня

Видели сегодня вечером Фьёльнира на Лёйгавег, с женщиной под ручку. Меня поразило, какой он плюгавый, – по рассказам я представляла себе другое. Мы поехали за ним по Лёйгавег в потемках, следили за ним, пока он не свернул в переулок и не вошел в «Пивбар». Соулей сказала: «Здесь собираются шарфики». Я спросила, кто это такие, и она объяснила, что это – противоположность «телкам» и «качкам», люди с высшим образованием, опрятно одетые, разговаривают о политике и думают, будто «что-то из себя представляют», а на самом деле просто быдло с дурацкими шарфиками на своих худосочных шейках. Она была очень сердита и, когда я отвезла ее домой, рассказала, что слышала, будто Фьёльнир нашел себе другую, которая была менее забитой копией ее самой. Это ее слова. Да и сама Соулей была более невинной копией предыдущей женщины, и так далее. Всех их Фьёльнир избивал, а потом они надоедали ему, и он заводил вместо них новых.

Она сказала, что знает в тех местах и других мужиков, которые совсем такие же, как Фьёльнир. Которые всегда ухитряются как-то разнюхать, где в стае есть раненый зверь, и начать его терзать. Эти мужчины перекидывали между собой группу женщин, словно шарики в пинг-понге; порой те падали на самое дно, порой их поднимало наверх и снова швыряло на дно. Соулей спросила, не хочу ли я пойти с ней в бар «Облади» и напиться, а когда я отказалась, она вышла, не попрощавшись, и хлопнула дверью. Когда на нее находит такой стих, я ничего не могу поделать. Спокойной ночи.

30 июня

Внутри меня формируется внутренняя сила. Упорство. Я знаю наверняка, что пройду через все это и даже больше. Мне дано так много того, что я никогда до конца не развивала, никогда не замечала из-за множества надуманных причин, которые сама поставила себе в качестве препятствий… Чужое мнение, уважение к другим. Бог. То-се.

А теперь они мне не мешают. Больше меня ничто не удерживает, кроме меня самой. Я ясно ощущаю, как все, что я делаю, снова становится осмысленным, влияет на меня, меняет меня. С каждым решением в повседевной жизни я изменяю ее течение, каждая моя мысль меняет все взаимосвязи в моей жизни – и в прошлой, и в будущей.