Кэти Лоуэ - Фурии [litres]

Мне показалось, что за дверью прозвучали легкие шаги, донесся шорох – это декан отошел от стены.

«Что они способны убить одну из своих, – читала я, и в какой-то момент моя голова откинулась назад, я стукнулась затылком о дверь: грохот от удара отозвался снаружи. – Такое предположение может показаться смешным, – говорилось далее. Раздался холодный звук, с каким сталь рвет живую плоть; затем – стон, непонятно чей, не мужской, не женский, вообще не человеческий. – Я утверждаю, без малейших колебаний, хоть и не имея тому доказательств, что они будут убивать снова. Более того, вполне вероятно, они уже совершили еще одно убийство».

Я почувствовала под ногами липкое тепло, струйку крови, черной в черноте комнаты, пробивающейся под отчаянно заскрипевшей дверью, – это чья-то рука колотила по ней, и каждый удар был слабее предыдущего.

«И все равно никто не поверил бы, если бы я сказал это вслух. Череда смертей длиною в столетия, лежащих на совести тех, кто слишком юн и невинен, чтобы любая вменяемая власть могла их в этом заподозрить».

Тишину нарушил смех Алекс; этот звук подбросил меня, вконец окоченевшую, с пола гаража. Я вытерла измазанную в крови ладонь о джинсы и выругалась: предательское пятно.

– Вайолет? – тихо позвала Робин. – Ты где?

– Здесь, – хрипло откликнулась я. – В гараже.

Я запихала бумаги в коробку, стоявшую на полке рядом с дверью, и потянула за ручку, замок негромко щелкнул.

Рука декана с глухим стуком выпала из образовавшейся щели; я резко отпрянула и, не в силах оторвать взгляд от пальцев, покрытых чернеющей кровью, ухватилась за полку, чтобы сохранить равновесие. Я вспомнила птичку, ночь ритуального действа, вспомнила, как удивилась, увидев, сколько крови в таком крошечном существе. А теперь по ту сторону двери лежал взрослый мужчина, в нем-то крови, думала я, река, океан. Некоторое время я не шевелилась, стояла, закрыв глаза, как будто, если не смотреть, все исчезнет.

Дверь со скрипом приотворилась чуть шире: от страха у меня перехватило дыхание, бешено заколотилось сердце.

– Вайолет! – послышался голос Робин. – Все в порядке. Выходи.

В порядке?! Я хватала ртом воздух, пальцы, вцепившиеся в стальные прутья полок, побелели. Я принялась озираться в поисках другого выхода, чтобы уйти, не видя тела, не почувствовав всего ужаса того, что они – мы – совершили; но на двери гаража не было внутренней ручки, войти можно было только снаружи. Я схватила нож для бумаг – лезвие от старости проржавело и затупилось – и сунула его в карман. В ход я его никогда не пущу, это мне было понятно, просто само его наличие придавало хоть какую-то, пусть малую, но столь желанную уверенность.

«Не смотри под ноги», – говорила я себе, делая шаг к двери. Если удастся отвернуться, я ничего не увижу: ночью меня не будут преследовать кошмары, а при пробуждении не встретит взгляд мертвых глаз. Но вид стоявших напротив девушек с огромными глазами и залитыми кровью руками был ничуть не менее страшен – волосы свисали мокрыми прядями, одежда, черная, лоснящаяся, блестящая, как алмаз. Робин казалась ниже ростом, чем обычно, подавленная, несчастная. Прямо смотрела на меня только Грейс – на мгновение в ее взгляде мелькнуло смущение; от брови к глазу тянулась струйка крови, она спокойно вытерла ее рукавом.

Алекс подняла голову, словно только что заметила мое присутствие.

– Я думала, ты в ванной, – нахмурилась она.

– Я услышала его шаги… и спряталась. Потом дверь…

Я указала на тело, все еще не глядя на пол. Я просто не могла заставить себя опустить голову, осознать то, что, как мне казалось, я теперь знала: девушки собирались убить его не потому, что он убил Эмили Фрост. Они убили его, потому что он знал: это их рук дело.

– Он мертв? – Бесполезный вопрос, я и так это знала – конечно, мертв, – но слова вырвались сами собой.

– Наверное. – Алекс посмотрела на меня, между нами повисла тяжелая, физически ощутимая тишина. – Он пришел за нами. Мерзавец. – Она со свистом выдохнула сквозь зубы. – Псих.

«У него не было времени, – подумала я. – Он не знал, что вы здесь».

– Он бы прикончил нас всех, – сказала она, не отрывая от меня взгляда. – Мы бы уже были покойницами.

Тишина сгустилась еще плотнее; я почувствовала на себе их взгляды, всех трех. Увидела лезвие ножа, слегка покачивающегося в руках Алекс; блик от лезвия падал на стену. Они ждали, что я заговорю, скажу что-нибудь, но у меня просто не было слов.

Алекс посмотрела на Робин, снова перевела взгляд на меня.

– Пульс у него можешь пощупать?

Даже при тусклом свете в помещении глаза ее горели, на губах играло слабое подобие улыбки.

Я почувствовала спазм в животе, стеснение в груди. Я не могла себя заставить посмотреть на него. Посмотреть на содеянное ими.

– Я… нет, не могу, – пролепетала я. Стыд, слабость.

– Да брось ты, – презрительно усмехнулась она. – Это самое малое, что от тебя требуется.

Я понимала, что ей нужно, понимала, что нужно им троим. В поисках поддержки я посмотрела на Робин, но та отвернулась, избегая моего взгляда. Они делали меня соучастницей. Хотя сейчас, восстанавливая на бумаге события тех лет, я отдаю себе отчет в том, что в глазах закона я уже и без того, скорее всего, была соучастницей убийства, холодного и заранее спланированного. То, что я представляла себе его смерть иначе: оккультные заклинания, старинная магия – никакое вменяемое жюри присяжных не назовет сколько-нибудь существенным смягчающим обстоятельством.

Я закрыла глаза, напряглась, глубоко вздохнула. Шаг за шагом – вот единственный выход, иначе сам беспощадный факт смерти не пережить.

Глаза все еще открыты, расширены от ужаса, из раны на шее, поднимаясь наверх, к уху, к растрепанным волосам, струится кровь. Рана настолько широкая, что внутри кажется черной, зубы оскалены в страшной ухмылке, окровавлены, губы обветрены. Руки, заляпанные кровью, вскинуты – он защищался. Ковер на глазах чернеет, пропитываясь кровью, запах танина и мочи. Меня смущает, что я вижу его таким. Что пережил он в последний момент – страх или, может, стыд за то, что смерть приходит в таком недостойном обличье?

Я осторожно потянулась к его запястью, испытывая усиливающееся ощущение абсурдности происходящего. Если не считать уроков по анатомии в начальной школе, мне не приходилось искать пульс, чтобы убедиться в том, что человек жив. Да и то был опыт на самой себе, и опыт отталкивающий: чувствуя механический, как при работе насоса, стук в запястье, я затаила дыхание, лишь бы он прекратился, и страшно испугалась, когда в результате это отозвалось еще большим шумом в ушах. Всю ночь после этого я не могла заснуть, чувствуя, как внутренности бьются о кожу изнутри.