Кэти Лоуэ - Фурии [litres]

Пока я искала пульс (запястье все еще оставалось теплым, что меня тогда удивило, хотя чему удивляться-то – всего несколько минут прошло), тишину нарушил донесшийся из кухни шум. Грейс отступила и схватилась за дверной косяк; Робин впилась в меня взглядом, можно сказать умоляющим; лишь Алекс сохраняла полное хладнокровие. Глухой стук, шорох, пронзительное мяуканье.

– Поппет, – сказала я, увидев кота с круглой мордочкой («Домашние животные похожи на своих хозяев», – с горечью подумала я). Он потерся о ноги Алекс, подошел к Грейс в ожидании ласки, распростертое на полу коридора тело его явно не интересовало.

Робин нервно захихикала.

– Я думала, у меня инфаркт случится.

– Тихо! – Алекс метнула на нее предупреждающий взгляд.

– Он мертв, – сказала я и тут же поперхнулась: слишком громко прозвучало, слишком по-настоящему, а ведь я все еще ощущала тепло человеческой плоти кончиками пальцев. (Это ощущение и сейчас время от времени возвращается, и эта память не позволяет мне есть мясо без содрогания. Немного неприятно, конечно. Другое дело, что в романизированных описаниях убийств совсем не говорится о том, что блюда вегетарианские, как правило, безвкусны и пресны.)

– Алекс, – сказала я, помолчав немного, – что будем делать?

– Я… не знаю. – Она посмотрела на Грейс.

– То есть как это не знаешь? – срывающимся голосом спросила я.

– А вот так, не знаю, и все… – Она холодно посмотрела на меня. – Просто… просто заткнись, помолчи немного и дай мне подумать.

Я посмотрела на Робин; она пожала плечами и перевела взгляд вниз, на тело. Ужас, мелькнувший в ее глазах всего мгновение назад, исчез, они вновь обретали, хоть и медленно, свой обычный блеск. Я проследила за ее взглядом. Все верно: судя по всему, чем дольше мы находились рядом с трупом, тем слабее становилось чувство ужаса. Поппет прошелся по коридору, вылизал лужицу крови; ему явно понравилось, он продолжил свое занятие; довольное мяуканье оставалось единственным, что нарушало тишину. Чувство отвращения усилилось, затем вновь пошло на убыль.

– Можно попробовать сделать так, чтобы это походило на несчастный случай, – сказала Грейс, стирая рукавом смазанный отпечаток пальца на дверном косяке. – Скажем, пожар? – Мы молча, без всякого выражения смотрели на нее. Она пожала плечами. – Ну да, пожар. Не нравится – придумайте что-нибудь еще.

Мы молча переглядывались в поисках лучшего предложения.

– Ладно, – наконец сказала Алекс. – Грейс права. – Она ткнула пальцем в сторону гостиной. – Там есть камин. Разожжем его, а после сделаем так, чтобы выглядело, будто огонь перекинулся на комнату.

У Поппета загорелись глаза, словно он что-то или кого-то заметил. Запах от тела усиливался, в воздухе и под ногами чувствовалась сырость, становилось трудно дышать. Я покачала головой. Алекс повернулась и отошла, Грейс следом за ней. Робин, мертвенно-бледная, осталась стоять на месте.

Про себя я молилась, чтобы она последовала за ними и я смогла взять в гараже рукопись декана и сунуть в свою сумку. Может, я все это выдумала, неправильно его поняла? Или он говорил правду и Эмили Фрост действительно убили эти девушки, а перед учителями, родителями… и передо мной просто разыгрывали спектакль?

– Пойдем, – сказала Робин, делая шаг к гостиной. Я заколебалась, и она повернулась ко мне. – Все будет хорошо. – Она протянула мне руку. – Не дрейфь. Все в порядке.

Осторожно переступив через тело (Поппет, следуя в нескольких футах позади, настороженно поглядывал на нас), я последовала за ней в темную комнату. Она обернулась, и, на мгновение перехватив ее взгляд, я догадалась: проверяет, что тело остается неподвижным, что этот человек уже не цепляется отчаянно за жизнь. Пораженная этой мыслью, я тоже обернулась, и меня потрясла какая-то сверхъестественная неподвижность широкоплечего мужчины, из которого вытекла вся кровь, все соки жизни.

Негромко переговариваясь, Алекс и Грейс возились у камина; их голоса заглушал треск вырываемых из книг страниц. Робин потянулась к шкафчику и передала мне липкую от старости бутылку виски.

– Боюсь, не хватит, – повернулась она к Алекс.

Кажется, у меня появляется шанс.

– По-моему, видела в гараже канистру с бензином.

– Забудь, – оборвала меня Алекс. – Если где-нибудь найдутся следы бензина, в нечастный случай никто не поверит. – Она помолчала. – Как насчет газовой плиты?

Мы молча работали, в небе носились, оглашая криками округу, чайки, Поппет, небрежно отставив лапку в сторону, устроился на диване. Написанное деканом все никак не давало мне покоя, и я дважды делала шаг в сторону двери, ведущей в коридор, и оба раза останавливалась на полпути, чувствуя, что за мной наблюдают.

Алекс вытерла руки о джинсы, на которых были заметны быстро высыхающие пятна крови.

– Наверное, стоило бы переодеться, – мрачно ухмыльнулась она.

– У него есть дочь, – сказала я. – Ее комната наверху. Первая дверь.

Алекс посмотрела на Робин – мгновенный взгляд. Они видели: что-то идет не так, но что именно, было непонятно.

– Может, принесешь нам, во что переодеться? – любезно поинтересовалась она. – Ты среди нас единственная, у кого туфли чистые.

«Могла бы свои снять», – сердито подумала я, но промолчала, вышла в коридор и осторожно, так чтобы не ступить в черную лужу крови, обошла тело, чувствуя на себе взгляды девушек. Руки и ноги мои отяжелели, сделались свинцовыми, пока я поднималась по лестнице, не держась за перила (хотя раньше, точно помню, к ним прикасалась – когда задуманное нами убийство не должно было оставить следов). Я чувствовала слабость и, добравшись до верхней площадки, дрожала как осенний лист. Села на край кровати Софи и опустила голову на колени. «Этого не может быть, – говорила я себе. – Они бы ни за что не убили Эмили. Она была лучшей подругой Робин».

И тут же подумала – сначала собственнически, а затем с чувством липкого страха: «Это я лучшая подруга Робин».

Но как бы отчаянно ни хотелось мне верить, что ничего дурного они ей не сделали – никак, ни при каких обстоятельствах не могли убить свою подругу, – тело, лежавшее в коридоре, окровавленные руки девушек, мои окровавленные руки – все это служило обвинением и доказательством.

«Неважно, правда это или нет», – думала я, вставая с кровати. Еще одно тело, еще одна смерть – еще одно убийство, более реальное, чем все остальные, доказательство, проникающее в нашу кожу и становящееся частью нас. Нас как стаи, нас как единого целого.

«Если только, – подумала я, – они не убьют теперь и меня».

– Какого черта ты там копаешься? – донеслось снизу сердитое шипение Робин.

– Иду! – Я отбросила свои мысли. Поппет, сообразивший наконец, что в доме что-то не так, подал голос: ровное жалобное мяуканье, за которым последовал глухой стук, скрип и шипение. Войдя в столовую, я увидела, что кот забился в угол и, яростно размахивая хвостом, не сводит с девушек широко раскрытых желтых глаз.