Камилла Гребе - Оцепенение

Эта милая Ракель, понимающая, та, которая пекла блинчики, говорила со мной, как мама. Купалась по утрам, подрезала розы, даже спасла мне жизнь.

Она теперь везет меня в садовой тачке?

Должно быть, это Бог меня наказывает.

Но даже в этот момент я не верю в Бога.

И не надеюсь на божественное спасение. Потому что если бы Бог существовал, Он бы не позволил Ракель творить все эти зверства. Нет, Он был расплющил ее между пальцами, как надоедливое насекомое.

Тачка попадает в яму, и руки оказываются на краю.

Почему она молчит? Почему не объясняет свое поведение?

А какая тебе разница? Ты все равно умрешь, поганец.

Глаза жгут сухие слезы. Может, эффект наркотика наконец слабеет?

Что-то колет мне щеку, что-то острое, похоже на иголку. Огромным усилием воли я приподнимаю одно веко и пытаюсь рассмотреть что это, но безуспешно. Лежит слишком близко.

Тут тележка подпрыгивает на камне, и предмет выкатывается из-под меня и оказывается в нескольких сантиметрах от лица.

Это божья коровка. Ненастоящая. Сережка в виде божьей коровки.

Тачка останавливается. Голова опускается, ноги поднимаются.

Тишина, потом дрязг ключей и калитки.

Голова поднимается, и мы едем дальше.

Ракель сворачивает. Кожа чешется от покрывала, которым она меня накрыла, но я не могу пошевелить рукой, чтобы почесаться.

Я начинаю понимать, куда она меня везет.

Внутри все сжимается, сердце замирает в груди, как перепуганный птенец. Все, о чем я могу думать, это что я должен что-то сделать, должен ее остановить. Но ноги и руки не слушаются. Я беспомощно лежу на боку на дне садовой тачки с руками на борту.

Я пытаюсь ухватиться за что-то – камень, ветку, но все, что чувствуют мои пальцы, это только воздух, всего лишь теплый летний ветерок.

Сегодня я умру, и ничего с этим нельзя поделать.

Мама, сегодня я умру.

В отчаянии сжимаю пальцы, и внезапно меня осеняет идея.

Не знаю, сработает ли она, но стоит хотя бы попробовать.

От калитки туда двести пятьдесят шагов. Она прошла не больше десяти.

Я прижимаю правую руку к левой и начинаю считать шаги Ракель.

Один, два, три.

Мы стоим в гавани, когда запыхавшийся Бьёрн показывается на проселочной дороге.

Он бежит так, словно за ним гонятся волки. Длинные крепкие ноги поднимают клубы дорожной пыли. Лицо все пунцовое, рыжие волосы стоят дыбом.

– Мы тут! – кричит Стина и машет руками в звенящих браслетах.

Мы бежим ему навстречу. Бьёрн бросается Стине на шею и тяжело пыхтит.

Стина начинает его ругать:

– Я же тебе сказала с ней не ехать, почему ты никогда меня не слушаешь? Сколько раз мне повторять…

– Но… – выдыхает Бьёрн. – Так бы я не узнал, где она живет. Она сказала, что поедет за покупками, если я не хочу сходить поздороваться с Юнасом.

– А что с твоим лицом? Ты весь в крови.

– Давай дадим ему перевести дыхание, – предлагаю я и протягиваю юноше бутылку с водой.

Он хватает ее и опустошает в один прием. Потом наклоняется вперед, опирается на бедра и сплевывает на гравий.

– Все верно, – говорит он, выпрямляясь. – У нее сын-инвалид. Я его видел. Даже сфотографировал. Это он меня поцарапал. Не знаю почему, он вроде без сознания. Но эта Ракель странная. Она пыталась помешать мне сбежать.

– Боже мой ! – восклицает Стина и прижимает руки ко рту.

– Ничего страшного, – отмахивается Бьёрн. – Я убежал. Бежал километра три. Но я боялся, что она поедет за мной на машине, и бежал по лесу вдоль дороги. Устал как собака. Попробуйте бежать по лесу – узнаете, что это такое.

Стина закатывает глаза и качает головой.

– Почему ты никогда не слушаешь, что тебе говорят? Как возможно, что ты с твоими хорошими оценками не способен выполнить простейшие наказы? Так можно решить, что ты совсем недоумок.

– Можно посмотреть фото? – спрашиваю я.

– Конечно, – отвечает Бьёрн, достает мобильный, набирает код и протягивает мне телефон.

Я смотрю на снимок.

Юноша в больничной койке. Лицо в тени, черты не разобрать. Худой, даже истощенный. Лицо опухшее, все в царапинах. Рука поверх покрывала и на запястье…

Господи!

На запястье браслет.

Я увеличиваю кончиками пальцев изображение. Вижу бусинки, угадываю буквы.

Никаких сомнений.

На нем браслет, который мне сделал Самуэль.

– Покажи мне, где она живет, – шепчу я.

– Нет, – заявляет Стина. – Мы идем в полицию.

– Может, позвоним в полицию? – предлагает Бьёрн.

– Да, – говорю я, – но потом мы едем к этой Ракель. Она знает, где Самуэль.

Спустя полчаса я стою перед домом Ракель и разглядываю белые стены и зеленые ставни.

Стина и Бьёрн поехали на встречу с полицейским, с которым мы только что говорили.

Забор странный, точнее, его высота. Он достает мне до груди.

Зачем строить такой высокий забор вокруг дачного дома в спокойной округе, куда полицию вызывают только снять кошек с дерева.

Кого он не впускает?

Точнее, не выпускает? Кого держат в этом доме, как скотину в хлеву?

От этой мысли у меня мурашки бегут по коже. Перед глазами появляется лицо Самуэля.

– Я тебя предала, – шепчу я. – Это я во всем виновата. Когда ты просил меня о помощи, я только и делала, что молилась и потчевала тебя рыбьим жиром. Я больше так не буду. Я заберу тебя домой и буду о тебе заботиться.

Мобильный вибрирует. Я читаю сообщение от полицейского по имени Манфред.

То, что он рассказал мне по телефону, самое странное и ужасное, что я слышала в своей жизни. Не верится, что все это может быть правдой.

Но зачем ему это выдумывать?

Я вспоминаю грустные строчки из стихотворения, которое читала так много раз, что знаю теперь наизусть.

Ракель написала эти строки. И она или ее приспешник причастны к преступлениям.

Лев .

Я думаю.

Что-то не так.

Во-первых, сын Ракель не мертв, я видела его на снимках.

Во-вторых, Ракель и Иона – еврейские имена. А Лео – латинское. И к тому же, чтобы превратить Улле в Лео, нужно поменять и отбросить буквы.

Как-то это странно.

Я хорошо знаю Библию, и потому мне эта связь кажется странной. Но полицейским экспертам виднее.

Почему меня смущает их толкование?

Лев и ягненок.

Ягненок и лев.

Перед глазами встает самодовольное лицо пастора. Он стоит в доме для собраний перед картинами, изображающими сцены из Священного Писания.

Я поеживаюсь, несмотря на жару, и топаю ногой, расстроенная, что ничего не понимаю.

Читаю сообщение еще раз.

Там написано, что нам нельзя ни входить, ни приближаться к дому, где живет Ракель. Мы должны ожидать прибытия полиции в Стувшере.

Я выпускаю мобильный. Он шлепается в траву. Носовые платки, которые были у меня в руке, подхватывает ветер и несет прочь, пока они не цепляются за сухой кустарник у обочины.