Роберт Стайн - Ночь ожившего болванчика-2

Он любит петь всякие старые народные песни из бородатых шестидесятых. По идее, в них должен заключаться некий посыл. Но мы с Сарой и Джедом понятия не имеем, о чем там папа поет.

Папа лихо наяривал по струнам и пел про кого-то, кто «больше не работает на ферме у Мэгги». По крайней мере, мне кажется, что речь там шла о чем-то таком.

Мы все хлопали и подбадривали его возгласами. Впрочем, папа прекрасно понимал, что это не от чистого сердца.

Настал черед Джеда. Однако он заявил, что уже делился.

— Нарядился под Денниса, вот так, — сказал он.

Пререкаться с ним никто не захотел.

— Твоя очередь, Эми, — сказала мама, прислонившись к папе. Папа возился с очками, потом снова надел их.

Я взяла Слэппи и пристроила его к себе на колено. Я немного нервничала. Мне хотелось выступить хорошо и произвести на всех впечатление своим комедийным номером.

Я репетировала всю неделю и заучила шутки назубок. Тем не менее, просунув руку в спину Слэппи и найдя нить, я испытала трепет в животе.

Откашлявшись, я начала.

— Всем привет, это Слэппи, — сказала я. — Слэппи, скажи моей семье «Привет!»

— Моей семье привет! — ответила я за него. И заставила его стрельнуть глазами из стороны в сторону.

Все хохотнули.

— Этот болванчик гораздо лучше! — сказала мама.

— Зато чревовещатель прежний, — безжалостно заметила Сара.

Я глянула на нее исподлобья.

— Просто шучу! Просто шучу! — тут же сказала сестрица.

— По-моему, этот болванчик — вонючка, — вставил Джед.

— Оставьте Эми в покое, — велел папа. — Давай дальше, Эми.

Я снова прочистила горло. Оно неожиданно пересохло.

— Мы со Слэппи собираемся рассказать несколько «тук-тук шуток», — объявила я. Повернувшись к Слэппи, я заставила его повернуть голову ко мне. — Тук-тук, — сказала я.

— По башке себе постучи! — последовал резкий ответ.

Слэппи повернулся к моей маме.

— Слышь, корова, диван не проломи! — проскрипел он. — Почему бы тебе хоть ненадолго не перейти с картошки-фри на салат?

— Что? — пораженно ахнула мама. — Эми…

— Эми, это не смешно! — негодующе воскликнул папа.

— А тебя-то что не устраивает, лысый? — гаркнул Слэппи. — Это твоя башка, или ты нахлобучил на шею страусиное яйцо?

— Ну хватит, Эми! — рявкнул папа, вскочив. — Прекрати сейчас же!

— Но… но… папа! — пролепетала я.

— Почему бы тебе не провертеть в башке новую дырку и не сшибать ею кегли?! — завопил на него Слэппи.

— Твои шутки просто ужасны! — запричитала мама. — Это жестоко и оскорбительно.

— Это не смешно, Эми! — кипятился папа. — Нет ничего смешного в том, чтобы оскорблять чьи-то чувства!

— Но, папа… — оправдывалась я. — Я ничего этого не говорила! Это не я! Это Слэппи! Честное слово! Я этого не говорила! Не говорила!

Слэппи поднял голову. Его красногубая усмешка, казалось, стала еще шире. Голубые глаза сверкали.

— Я уже говорил вам, что вы все уроды? — спросил он.

Тут уж загомонили все разом.

Я встала и уронила Слэппи на кресло ничком.

Мои ноги дрожали. Меня всю трясло.

«Что же происходит? — спрашивала я себя. — Я ничего этого не говорила. Точно не говорила!»

Но не мог же Слэппи разговаривать сам по себе… не мог ведь?

Разумеется, нет, решила я.

Но что тогда все это значит? Неужели получается, что я действительно наговорила родителям чудовищных оскорблений, сама того не осознавая?

Мама с папой стояли плечом к плечу, гневно глядя на меня, и требовали ответа — за что я так жестоко их оскорбила.

— Неужели ты вправду считаешь, что это было смешно? — вопрошала мама. — Ты не подумала, что называя меня толстухой ты ранишь мои чувства?

Джед растянулся на спине посреди комнаты, хихикая, как дебил. Его все это привело в полнейший восторг.

Сара сидела у стены, скрестив ноги и качая головой, темные волосы падали ей на лицо.

— Ну и влетит же тебе, — пробормотала она. — Какая муха тебя укусила, Эми?

Я повернулась к маме и папе, сжимая руки в кулаки, не в силах унять дрожь.

— Вы должны мне поверить! — закричала я. — Я этих гадостей не говорила! Честное слово, не говорила!

— Ага. Конечно. Слэппи злы-ы-ыдень! — ухмыльнулся Джед.

— А ну тихо все! — заорал папа, побагровев.

Мама сжала его руку. Она не любит, когда он злится или волнуется. Думаю, она переживает, как бы он окончательно не вышел из себя.

Папа скрестил на груди руки. Я заметила, что на его рубашке-поло проступило пятно пота. Лицо папы по-прежнему было красным.

В комнате повисла тишина.

— Эми, мы тебе не верим, — тихо произнес папа.

— Но… но… но…

Он поднял руку, чтобы я замолчала.

— Ты прекрасная рассказчица, Эми, — продолжал папа. — Ты сочиняешь прекрасные сказки и истории. Но в этот раз мы тебе не поверим. Уж извини. Мы не поверим, что твой болванчик разговаривает сам собой.

— Но он разговаривает! — закричала я, чувствуя, что вот-вот ударюсь в слезы. Я до боли прикусила губу, стараясь загнать их обратно.

Папа покачал головой.

— Нет, Слэппи не оскорблял нас. Все эти гадости, Эми, говорила ты. Ты и только ты. А теперь я хочу, чтобы ты извинилась перед своей матерью и передо мной. После этого я хочу, чтобы ты взяла своего болванчика и ушла в свою комнату.

Нет, они мне ни за что не поверят. Ни за что. Я не была уверена, что сама верю себе.

— Простите, — пробормотала я, все еще борясь со слезами. — Правда. Простите меня.

С горестным вздохом я сняла Слэппи с кресла. Я держала его за талию, так что его руки и ноги свисали до пола.

— Спокойной ночи, — проговорила я. И побрела в свою комнату.

— Что насчет моей очереди? — спросила Сара у меня за спиной.

— Вечер Дарения окончен, — проворчал папа. — Вы обе, исчезните. Оставьте нас с мамой в покое.

Судя по голосу, он здорово огорчился.

Я его не винила.

Войдя в комнату, я закрыла за собой дверь. Затем я подняла Слэппи, держа его под мышки. И приблизила его лицо к своему.

Его глаза, казалось, смотрели мне прямо в лицо.

«Какие холодные у него глаза!» — подумала я.

Его красные губы кривились в широкой усмешке. Внезапно эта усмешка показалась мне злобной. Глумливой.

Как будто Слэппи надо мной насмехался.

Но, конечно же, это было невозможно. Я решила, что мое буйное воображение сыграло со мной злую шутку.

Пугающую шутку.

В конце концов, Слэппи был всего лишь марионеткой. Раскрашенной деревяшкой.

Я пристально всматривалась в эти холодные голубые глаза.

— Слэппи, полюбуйся, в какую беду ты меня сегодня втравил, — сказала я.

Вечер четверга был ужасным. Совершенно ужасным.

Но в пятницу все обернулось гораздо хуже.

Сначала я уронила поднос в столовой. Подносы все были мокрые, и мой просто взял и выскользнул у меня из рук.