Рэндалл Силвис - Два дня

А теперь Хьюстон, забившись в угол гардеробной, вдыхал аромат свежей древесины и запах открытого неба. Он прижал коленки к груди, свернулся в клубок, но все равно не мог выдавить из себя боль – тяжелую, неизбывную, опустошающую тоску.

Рубаха из шамбре и стеганая куртка, казалось, совсем не защищали его от студеного ночного воздуха. Хьюстон трясся от холода и корчился в конвульсиях от рыданий. Пролежав скукоженным у стены с полчаса, он почувствовал, что тело начинает неметь. Хьюстон встал и спустился на цокольный этаж. Взял рулон гидроизоляции «Тайвек», затащил его на второй этаж, раскатал и забрался под упаковку из фольги. А потом подтащил к себе пакеты с продуктами и обложился ими с обеих сторон – пытаясь хоть так укутать себя от промозглого холода.

Перед самым рассветом Хьюстон проснулся. Вокруг висела тяжелая серая дымка. И спросонья Хьюстону показалось, что он все еще держит в своей руке нож. В ужасе содрогнувшись, он отшвырнул его от себя и попытался откатиться в сторону. И тут же почувствовал, как спина уперлась в какое-то странное, мягкое препятствие. Хьюстон заерзал, замолотил руками по пакетам с едой, начал разбрасывать продукты, пинать и пихать изоляцию. Вырвавшись наконец из ее тисков, он перекатился к противоположной стене. И прилег там, тяжело дыша и обреченно моргая. Глаза разъедала жуткая резь и жжение, в горле скребло и саднило, холод выстудил тело до самых костей.

Постепенно память о прошедшей ночи вернулась; осколки и фрагменты сложились в одну картину. Он находился в новом особняке президента университета. Было утро – может быть, шесть часов утра, может, половина седьмого. Вскоре должны были появиться рабочие-строители. Движение на улицах оживилось. Слишком много глаз…

Хьюстон поспешно собрался, уложил продукты в пакеты и спустился вниз. Из здания он выбрался через задний вход. Мир вокруг утопал в серости. Но Хьюстон знал и не боялся этих туманов; он пробирался сквозь них почти всю свою жизнь. Еще час – и туман рассеется. Ему нужно вернуться в лес. И распланировать дальнейшие действия. «Сегодня среда, – сказал он себе. – Завтра вечером я смогу увидеть Аннабел».

Хьюстон надвинул бейсболку на лоб. Проверил карман рабочей рубахи из шамбре, убедился, что зеркальные солнцезащитные очки все еще лежат в нем. Затем нащупал свой бумажник. Вышел на улицу и зашагал неуклюже, но быстро вниз по пологому склону длинного заднего двора. А вскоре его тень побежала трусцой сквозь туман. «Мне надо уже начинать пробираться к Аннабел, – подумал Хьюстон. – Путь к ней не близок. Мне нужно будет пройти не одну милю. Много миль… до того, как меня снова подкосит сон».

За прошедшие четыре минуты Демарко постучал в дверь кабинета профессора Конеску в Кэмпбелл-Холле уже во второй раз.

В первый раз, тремя минутами ранее, не дождавшись ответа на свой стук, сержант прошелся до канцелярии факультета и поинтересовался у секретарши, когда больше шансов застать профессора на месте.

– В любое время с восьми утра до шести вечера, – ответила та. – Иногда, насколько я знаю, он задерживается даже дольше. Я ухожу в шесть, а он все еще в кабинете.

– А в какие дни?

– Да всю рабочую неделю. Я здесь бываю все пять дней, и он тоже. Профессор ведет занятия по понедельникам, средам и пятницам в десять, одиннадцать, два и три часа. А все остальное время проводит в своем кабинете. А по вторникам и четвергам он только там и сидит.

Демарко посмотрел на наручные часы: 01:17.

– Я постучался, но он не ответил.

– О, он точно там, – сказала секретарша. – Уж вы мне поверьте. Он всегда «на своем посту».

Поверив секретарше, Демарко вернулся к кабинету Конеску и постучал еще раз. А потом начал отбивать по двери по три коротких стука через пятнадцать секунд – каждый раз громче, чем до этого. И наконец из кабинета послышался ворчливый голос: «Кто там?»

– Сержант полицейского управления по округу Мерсер штата Пенсильвания Райан Демарко.

За дверью опять все стихло. А секунд через десять – когда Демарко уже занес руку, чтобы снова забарабанить в дверь, – в дверном замке провернулся ключ. Сержант ожидал, что дверь откроется, но металлическая ручка не шевельнулась. Демарко схватился за нее, повернул и распахнул дверь.

Конеску обустроил свой кабинет так, что с порога просматривалась только одна его часть – узкий проход, ведущий к окну в шести футах от двери. Слева от входа в кабинет тянулась стена металлических этажерок, заполненных книгами. Книги стояли стоймя, лежали горизонтально; громоздились друг на друге косыми стопками. А справа от двери размещались два металлических шкафа для хранения документов, высотой пять футов каждый. И сверху на каждом из них тоже высились кипы книг, загораживая обзор кабинета.

Демарко дошел до конца шкафов и повернул направо, в узкий проход между ними и радиатором отопления под окном. И там, в самом углу, за рабочим столом, обращенным к стене, он увидел Конеску – крупного сутулого человека с растрепанными волосами. Конеску сидел, повернув голову к шкафу и вперив взгляд в его серый металл. А костяшки его сжатых рук упирались в клавиатуру компьютера. На экране монитора Демарко заметил текстовый документ, заполненный словами от поля до поля.

– Простите, что отрываю вас, – начал сержант. – Но я отниму у вас совсем немного времени.

Несколько секунд Конеску сидел без движения, потом разжал свои руки, положил пальцы на клавиатуру, яростно напечатал пару строк, буркнул: «Я сейчас слишком занят. Приходите часа в три!» – и снова ожесточенно застучал по клавишам.

– В три часа у вас занятие, – заметил Демарко. Обойдя Конеску слева, он уселся на краешек металлического стола всего в нескольких дюймах от профессора. Заметив, как тот напрягся, сержант улыбнулся: – Так что нам лучше пообщаться сейчас.

Конеску перестал печатать. Затем прокрутил курсором страницу вниз, чтобы не было видно текста, прислонился к спинке стула, повернул голову к Демарко, вскинул на него глаза и смерил сердитым взглядом. Каждое движение профессора было самостоятельным, почти не связанным с предшествующим.

«Классический параноидный шизофреник», – заключил про себя Демарко, а вслух спросил:

– Как бы вы охарактеризовали свои отношения с Томасом Хьюстоном?

Конеску задумался над ответом. Наконец он выговорил:

– Я не люблю нацистов. А нацисты не любят меня.

– А почему вы называете его нацистом?

– Что такое нацизм? Состояние, полное ненависти. Предубежденности и предвзятости. Неистовое желание подавлять, преследовать, уничтожать тех, кто ему угрожает.

– А вы ему угрожали?

Прищурив глаза, Конеску поглядел на сержанта. А потом отвернулся к монитору.