Анатолий Борзов - Anenerbe [СИ]

На дворе тоже суета, в смысле беспорядок — ворота настежь, дверь в амбар не прикрыта, а в коровнике — пусто! Лошади, запряженные в телегу, брошены посреди двора, и никому нет до них дела. А сами лошади усталые фыркают, таращат глаза и ничего не понимают.

Даша берет ведро. Тяжелое! Одной ей поднять не под силу, поэтому она наклоняет ведро и сливает воду. Вновь пытается поднять и вновь не может,… наконец ей удается оторвать ведро от земли и дотащить до места, где стоит подвода. Даша знает, после дальней дороги поить лошадей сразу нельзя. Но времени уже прошло сколько, как вернулся батюшка? От лошадей пахнет потом и дальней дорогой, прилипшая к бокам грязь превратилась в корку — Даша ее аккуратно отдирает.

На крыльце появляется матушка. Одета она более чем странно — в какое-то старое платье, Даша его не помнит. Мать бежит к воротам и долго не может их закрыть — ворота кованные железом добротные, поэтому и тяжелые — получается не сразу.

— В дом, — шепчет матушка, заметив дочь, — переодеваться срочно.

Бегут в дом.

— Дверь! — кричит отец, — набрось задвижку.

— Я ворота закрыла.

— Дверь! Закрой в сенях дверь!

— Убери подсвечники, — в ответ кричит матушка, — они серебряные, — и тащит Дашу за руку. Ей больно, однако мать не чувствует, что дочери больно, и продолжает тащить Дашу за руку.

— Господи! Творче и Владыко мира! Призри милостиво на создание Твое! Отведи злобу, вспомни, как беспредельна твоя любовь! Спаси и сохрани… держи…

Из сундука летит какой-то старый сарафан.

— Переодевайся, деточка, переодевайся, — требует мать и вновь что-то шепчет себе под нос. До слуха доносится только обрывки слов — на всякий час… поддержи меня… дай силу перенести, а дальше — Святые Божий, Святые Божий, Святые Божий…

… Заходят люди, много людей, почти все незнакомые. Кто они? И что делают в нашем доме? Батюшка не похож на батюшку — это какой-то чужой мужчина с взъерошенной бороденкой. И ростом он стал ниже, и глаза потухли — в них кто-то поселился — прежде Даша его там никогда не видела. Этот «кто-то» пугающий и мерзкий — она его чувствует и поэтому стремительно бежит к отцу — хватает за ноги.

— Не волнуйся, доченька, — тихо произносит батюшка и пытается погладить по головке.

Он сам волнуется! В тысячу раз больше, чем она. Даша сжимает из-за всех сил ноги отца.

Теперь и она понимает: в дом пришло что-то страшное.

— Ребенка убери, — раздается приказ. Ребенок — это она, Даша. Нет, она уже не ребенок, она — волчонок! Сгусток ненависти, готовый цапуть любого, кто приблизится. Укусить, лягнуть, выцарапать глаза… даже убить! Только она не знает — как нужно убивать!

Сидят в комнате — она и матушка. Чужие люди ходят по дому — стучат сапогами, иногда бросают взгляд — кто любопытный, кто равнодушный, кто — ехидный.

— Скотина где?

Отец молчит.

— В лесу, сволочи, спрятали, — говорит кто-то.

Сволочи — это они: любимые матушка с батюшкой и она — Дашенька.

— Зерно тоже вывез, — подсказывает кто-то, — в амбаре-то пусто.

— Найдем. Думаешь, один такой шустрый? Видали и пошустрей. Только где они? Постановление читал? Не читал? Нам не трудно, мы и прочитать можем.

Читают.

Слова следуют одно за другим, непонятные и пугающие, разлетаются по избе, кружат в воздухе, от чего и сам воздух становится гнетущим и тяжелым.

— Слышишь? — грозно спрашивает голос и продолжает читать дальше.

— За неподчинение и саботаж, нажитое преступным путем имущество подлежит экспроприации и обращению в пользу государства. Как крайняя мера, допускается революционный суд и ликвидация особо опасных элементов из числа мелко буржуазной среды и кулаков. А ты у нас кто? Если завтра не будет зерна, не будет и тебя. Слышишь? Завтра! И бегать по лесам мы не собираемся — сам побегаешь!

Хлопают двери, но в доме еще долгое время стоит запах тяжелого мужского пота, махорки и… ненависти. Вся эта адская смесь перемешалась, облепила стены, залезла в голову — Дашенька хочет спать. Хочет, но не может. Еще она хочет спросить, что такое «ликвидация»?

— Отдай, Семен, — шепчет мать, — все отдай, себе дороже встанет.

Батюшка молчит. Теперь это не чужой мужчина с взъерошенной бороденкой, — это старый дед с потухшими глазами. Правда, иногда в них вспыхивают пугающие зловещие огоньки, и тогда старик превращается в злобного карлика.

— Кабы не вы, — вдруг говорит карлик, — я бы их всех тут и положил…

Матушка крестится, карлик плюет на пол.

— Всех паразитов вилами заколол бы… нажитое преступным путем имущество! Ишь ты, как повернули! Преступным путем!

— Отдай, Семен, отступись от сатаны. Господь тебя не бросит. А злоба есть дело дьявола. Главное — вера и надежда, с ними не потеряемся, выстоим.

— Так они по весне вновь придут! Брать — не работать! Землю — крестьянам! Тьфу! — и батюшка грязно выругался. Не слышала таких страшных слов прежде Дашенька, не звучали они никогда, да и представить она не могла, чтобы ее любимый батюшка мог сквернословить.

— В город нам надо.

— А дом?

— Сожгу все на хер!

— Семен!!!

— Что Семен?

Карлик куда-то пропал, а на его месте каким-то таинственным и необъяснимым образом появился кто-то пугающий и сильный.

— Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю, и третья часть деревьев сгорела, и вся трава зеленая сгорела…

Мать вновь крестится.

— Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море, и третья часть моря сделалась кровью, и умерла третья часть одушевленных тварей…

— Семен!

— Антихрист пришел! — шепчет отец страшным голосом, и сам он похож на Антихриста. — Бежать нам надо, сегодня же, ночью.

Кругом темно — они сидят в повозке. Долго сидят. Дашенька замерзла — кругом лес. Он обступил их со всех сторон — враждебный и мрачный. Лес не желает их отпускать и поэтому предупреждает — грозно шумит.

— Долго еще? — спрашивает Дашенька и прижимается к матери.

— Скоро, дитятко, скоро, — отвечает матушка и девочка понимает, что она плачет. Только плачет матушка про себя — молча давится слезами и пытается не дрожать. Дрожит Дашенька.

Темный призрак верхом появляется внезапно — выныривает из темноты и хрипит — пускает облако дыма.

— Ну? — спрашивает матушка.

— Все, — говорит призрак голосом отца, — запалил, трогай, дорогая моя, трогай.

Дашенька спит — летит в какую-то бездну. За руку ее держит матушка. Рука теплая и родная. Она узнает эту руку через тысячи лет — туда же через тысячу лет она и летит. Вдали свет, но Дашенька никак не может к нему приблизиться — мешает рука матери. Отпустить руку — потерять матушку.

— Закрой глаза! — кричит отец, — закрой глаза!