Игорь Фёдоров - Волк

— Паха где? — спросил я Алю.

— В гостиной, — ответила она и зарыдала еще громче.

Только теперь я понял, почему Пахи не было на кухне. Почему я его не чувствую. Родителям будет не до разгромленной кухни.

Хлопнула входная дверь. Испуганный, но ненаказанный Тимофеев уже бежал в сторону леса.

— Ну, — закричала Аля, — и где твоя справедливость теперь?..

Как будто это я читал ей наставления о жизненных законах.

— …Опять будешь ждать, когда он появится?

Из-за ее всхлипываний я еле разобрал эту фразу, но все было понятно и без слов.

— Обещаю, — тихо сказал я, — через час он будет в полиции.

— Ты его уже не догонишь, — нервно засмеялась Аля.

Она взглянула на меня и замолчала, увидев мои глаза.

— Все равно не догонишь, — прошептала она.

Я сильно сжал ей плечо.

— Я — нет.

Тимофеев, оглушенный громом выстрела, бежал по лесу, рискуя в темноте лишиться второго глаза. Надвигающиеся деревья различались с трудом, а месяц сегодня был плохим осветителем. Но для Тимофеева это не играло особой разницы. Такого ужаса, как сейчас, он не испытывал никогда в своей жизни. Когда кто-то управляет твоим телом, и даже подносит пистолет к виску против твоей воли, это всегда страшно до безумия. Когда смерть с твоим лицом идет к тебе на встречу — трудно окончательно не свихнуться. Если бы не Серега, золотой человек, он уже готовился бы отвечать за свои грехи. А грехов у него накопилось немало.

Тимофеев споткнулся и рухнул на землю. Боль от падения еще раз доказала, что он жив. Но это не проблема. Только бы добраться до грузовика, и тогда он исчезнет навсегда. Пистолет все еще у него. Если его остановят на посту, он разрядит его, нисколько не колеблясь. Все полетело прахом, но, по крайней мере, программа минимум сделана — сынок мэра уже никогда не проснется. Он, забывший в самый ответственный момент снять пистолет с предохранителя, в итоге захлебнулся водой из аквариума и черепаха тому свидетель. Пусть Серега помучается на досуге. Тимофеев встал на ноги и отряхнулся.

Вдруг мимо него в пяти метрах кто-то пронесся мимо. Кто-то большой. Кусты закачались, пожелтевшие листья осыпались вниз.

— Кто здесь? — крикнул Тимофеев, уже догадываясь, кто преследует его в темном лесу.

Он замер и выставил перед собой ствол, прислушиваясь ко всем, еле-еле различимым для него, звукам.

Кто-то опять пролетел мимо. Раздался выстрел. Лес на мгновенье осветился, как от фотовспышки, и пропал в темноте. Сзади хрустнула ветка, Тимофеев повернулся и спустил курок. Он уже ничего не видел, кроме мельтешащих белых пятен. Где-то рядом раздался волчий вой, протяжный и жуткий. Тимофеев разрядил всю обойму, посылая пули в лес вместе с проклятиями.

Эхо выстрелов растаяло в дали и Тимофеев замер, часто дыша. В воздухе чувствовался запах пороха. Бесполезный ствол выпал у него из рук.

И тут из темноты вышел зверь.

Тимофеев не слышал, как мягкие лапы наступали на хвою, как жалобно хрустели мелкие ветки. Не слышал, но видел. Волк подходил все ближе и ближе, становясь все более различимым за чехардой скачущих пятен. Но вот светопреставление угасало. Глаз видел лучше. Перед ним возникла волчья морда. Но на этот раз это был не тот статный серый красавец, что лишил его глаза. Шерсть этого зверя была старой и потертой, как заношенная шуба. Через проплешин виднелась розовая кожа. Такого урода Тимофеев не встречал даже в ночных кошмарах. Глаза без век, пасть без губ, будто молью — объеденные уши. Слюна, текущая между зубов. Словно гниющий труп животного вернулся к жизни и пришел с последним вопросом. И только взгляд оставался человеческими. В зубах волк держал какую-то вещь.

Тимофеев закричал и начал пятиться назад. Волк подскочил к нему и ударил лапой по ногам. Потом наступил лежащему Тимофееву на грудь и открыл пасть. Что-то упало на Тимофеева. Это были меховые наручники.

Наверно, следственному отделу было, над чем подумать. Еще недавно старушка зарезала трех женщин. А теперь какой-то маньяк проник в загородный дом мэра, убил сторожа, охранника и, самое главное, сына мэра. После чего явился в полицию в наручниках из секс-шопа.

— Пришел с повинной, — сказал одноглазый человек дежурному.

— С повинной в наручниках обычно не приходят, — заметил тот.

Человек улыбнулся:

— Так я же — псих.

— Но он ни слова не сказал о волке, — поведала Аля после суда, — косил под дурачка, говорил о ненависти к власть имущим.

Следователь имел со мной длительную беседу, как-никак мы с Тимофеевым были земляками, но на суде я не был заявлен как свидетель. Тем более, что на месте преступления меня, якобы, не было. Запись с видеокамер была стерта Тимофеевым, на случай успешного завершения дела. А вот Аля пришлось долго смотреть на убийцу ее жениха.

— А кто бы ему поверил? — вслух подумал я.

— Скорее всего, он просто устал от такой жизни и сказочных персонажей в наших лицах. Хочет, чтобы все побыстрей закончилось.

— Раскаялся?

— За Василия с детьми — да. За все про все получил 25 лет.

— Неужели все закончилось?

Мы сидели у меня на кухне. Перед нами стояли чашки, полные остывшим чаем.

— Не знаю, как теперь жить без Паши, — шмыгнула носом Аля, — забрала вещи, уехала к маме. Хотя мне предлагали остаться.

Я вспомнил слова Саныча.

— А если бы ты умерла, чтобы ты пожелала Пахе?

Аля махнула рукой.

— Вот только не надо меня лечить, все эти уловки я знаю.

Я выжидающе молчал, давая понять, что жду ответа. Аля вздохнула.

— Наверное, чтобы он жил дальше и радовался жизни.

— Если твоя версия насчет уходящих верна, то Паха с нами будет до сорока дней?

— Вряд ли он выйдет на связь, я пробовала. У них другие заботы. А после сорока дней он перестанет быть Пахой.

Я попробовал сам догадаться, что это значит, но нечего не вышло.

— Представь каплю, летящую с неба в океан.

Я представил, это было нетрудно.

— В данный момент она живет как капля, думает как капля. Но попав в океан, она перестает быть каплей. Становиться частью океана и самим океаном. Вот этот полет и есть сорок дней. А потом и Паша, и Марина, и Васька-комбайнер, и твои родители, все становятся одним целым. А там имена уже не нужны.

А вот представить эту картину было уже сложнее.

Она пожала плечами:

— По крайней мере, мы так видим тот мир. На истинность не претендуем.

За все время, что прошло после той ночи, я ни разу не спросил у Али, как был убит Паха. Ясно было одно — его смерть видела черепаха в аквариуме. Эту же черепаху, как образ, Паха видел в своем видении, когда мы ехали в поселок на разборки. В гробу он лежал красивый и спокойный, будто спал, и мне этой информации вполне хватало. Я, в свою очередь, не рассказал, как я, пребывая в не понять каком состоянии, накинул на себя шкуру волка, как она облегала мое тело, а ее края срослись между собой без швов. Как изменялись зубы, кости, кожа и ногти. Какую бы испытал боль, если бы не был сгустком энергии, которая действовала, как обезболивающее. Но какое было качество шкуры, такой и результат. Мало того, что не оборот, а превращение, было далеко неприятным делом. Взглянув на себя в зеркало, висевшее на стене гаража, я пришел в ужас от самого себя. Будто вылез из враждебного, для каждого верующего человека, мира. И не удивительно, что Тимофеев сам вызвался сдаться полиции, лишь бы я ушел обратно в ночную тень. А как он орал от страха, до сих пор отдается эхом в голове.