Филипп Джиан - Она

– Я не послал приглашения твоему другу, – говорит он, встречая меня в дверях на новогодней вечеринке, безупречно причесанный, с платком на шее, желчно улыбаясь белыми зубами.

Первый мужчина, с которым я испытала удовольствие, был похож на него, только мне было шестнадцать – это был психолог, который занимался со мной после устроенной моим отцом бойни, знаменитый психолог, подонок.

– Робер, послушай меня хорошенько. Я счастлива, что ты его не пригласил. Очень счастлива.

– Скажите пожалуйста.

– Я же тебе говорю.

Я протягиваю ему свое пальто. Не сказать, чтобы меня радовала перспектива праздновать Новый год в его обществе но я не знала, как отвертеться, все остальные здесь. Я еще не в том состоянии, чтобы встречать Новый год одной.

Всего три дня назад я похоронила мать. Я не собираюсь веселиться напропалую и танцевать на столах, но чувствую, что компания мне необходима. И немного спиртного, пожалуй, тоже. Ирен обожала эти праздники. Она готовилась к ним за месяц. Ришар напомнил мне об этом, и он, при любом раскладе, после меня больше всех опечален уходом Ирен. Она была не из тех, кого легко любить, но Ришар смирился, а время работало на него, и через несколько лет они ухитрились стать добрыми друзьями – распутная жизнь, которую она вела, лично его не касалась.

Часто она просила меня брать с него пример. Он якобы с уважением относится к жизни других. Или призывала его в третейские судьи. Или слушалась его советов. Он предлагает помочь мне разобрать ее вещи, и я соглашаюсь.

– Патрика нет? – спрашивает он.

– Нет. Не знаю. Почему ты меня об этом спрашиваешь?

– А что? – Он семейный человек. У него есть жена. Почему ты спрашиваешь меня, где он?

– О… Ладно, извини, я думал, что…

Я пожимаю плечами и отхожу от него. Здесь авторы, сценаристы, с которыми мы работаем, режиссеры, делавшие для нас клипы, и вся квартира залита эгоизмом, если вдруг вырубится электричество, все это сборище попросту засветится. Они полны энергии, вынашивают миллиарды проектов, но на этой вечеринке прежде всего хотят расслабиться, забыть о делах хотя бы на несколько часов в год, и достаточно протянуть руку, чтобы в ней сам собой материализовался бокал шампанского.

– О, Венсан, спасибо, милый. Как ты? Жози еще не приехала?

Лицо его хмурится. Он наливает себе бокал.

– Она не придет. Говорит, что ноги ее не будет у Анны.

– Да что ты? С какой стати? – Вот так.

– Ох, как все запущено.

Ну ладно. А как телевизор, вы им довольны? – Да. Ну, то есть и да, и нет. Эта штука работает с утра до ночи. Я не знаю, ходит ли она иногда пописать.

– Она испортит себе глаза, можешь быть уверен.

Анна знаком подзывает меня и говорит, что рассчитывает с Венсаном на мою поддержку.

– Знаешь, эта девица – настоящая чума, а он, дурень, как ослеп.

– Я предостерегала его сто раз, – говорю я. – Сто раз предупреждала. Сто раз.

– Она хочет вызволить из тюрьмы отца своего ребенка. Это все, что ее интересует. Она готова на все ради этого. И если Венсан не достанет денег, я сомневаюсь, что она будет любить его еще долго. Знаешь, я думаю, нам уже пора заняться вопросом опеки над ребенком, чтобы не было сюрпризов.

– Да, но не сегодня вечером, – улыбаюсь я.

Я поворачиваюсь к собравшимся. Я не мужчина, но, глядя на Элен, могу себе представить, что они чувствуют в присутствии столь хорошо сложенной молодой женщины.

– Я думаю то же, что и ты, – говорит Анна, положив руку мне на плечо.

Я закуриваю сигарету. Они сдвинули мебель и установили большой буфет. Я хожу направо-налево, избегая Робера.

Но он ухитряется зажать меня в угол позже, около трех часов ночи, когда все немного устали, у французского окна, где я, н свою беду, остановилась посмотреть на падающий снег.

– Я сейчас сделаю объявление, – шепчет он мне в ухо. – Пора покончить с ложью.

Я тотчас хватаю его за лацкан пиджака. Я знаю, что он не блефует. Мне знаком этот взгляд.

– Ладно! – цежу я сквозь зубы. – Хорошо. Бедный мой Робер.

– Нет. Постой. Возьми назад бедного Робера. Сейчас же, иначе я это сделаю.

– Беру назад бедного Робера.

– Я просто хочу тебе напомнить, что спать со мной не всегда было тяжкой повинностью, какой теперь стало, если послушать тебя.

– Нет смысла говорить о прошлом. Не проси меня объяснить необъяснимое.

– Не говори со мной так. Я тебе не дебил.

Мы договариваемся встретиться вечером на следующей неделе. Снег почти перестал, поблескивают огни.

– Тебе самому не противно? – спрашиваю я. – Что это кончается вот так?

– Я бы предпочел ничего не менять в том, что было. Ничего не трогать. Чтобы ты осталась прежней.

– И этот шантаж – все, что ты можешь мне сказать? Ну не придурок?

– Возьми назад.

– Беру назад придурка. Но это недостойно тебя, Робер, и я ничего не могу с этим поделать. Так что ты извинишь меня, если мне не будет хотеться в нашу следующую встречу. Ты не обидишься, правда? Уважение не бывает по заказу.

Как бы то ни было, я принимаю предложенный им бокал, но выпить с ним отказываюсь.

– Достаточно тебе спать со мной, – говорю я ему.

Он смеется и отходит, приложив на прощание руку к воображаемой фуражке. Я сознаю, что эта пикировка довольно смешна, но, похоже, я серьезно опьянела. Вот и отлично. Это именно то, чего я хотела. Именно то, что мне было нужно.

Около четырех утра я ухожу по-английски. Улицы пусты, я избегаю больших магистралей и вскоре выезжаю из города. В нескольких километрах от дома я пересекаю зону тумана, который начинает играть со мной злые шутки – дважды мне приходится резко затормозить, потому что совершенно ничего не видно. На машине, по идее, есть противотуманные фары, но, когда я их включаю, результат оставляет желать лучшего. И случается то, что не могло не случиться: я не вписываюсь в поворот и лечу в кювет.

Удар довольно силен. Настолько, что срабатывает подушка безопасности, – почти оглушив меня. Когда я прихожу в себя, мотор заглох, и тишина – первое, что я замечаю. Протягиваю руку, чтобы выключить зажигание, и наступает полная темнота.

Я знаю, где я. В лесу. Я почти доехала, уже недалеко, но это узкая дорога, малолюдная и в нормальное время. Короче, хорошо начинается новый год. Откинув голову назад, я некоторое время лежу неподвижно. Потом хочу выйти и вскрикиваю – так, что замирает от ужаса лес, дремлющий в молочном сумраке. Как огнем обожгло левую лодыжку – рот у меня еще открыт, от острой боли, от ошеломления.

Я перевожу дыхание и осторожно наклоняюсь, чтобы ее потрогать, ничего не видно, и я в панике при мысли, что, может быть, моя лодыжка раздроблена или ступня отрезана, но все на месте, и крови, кажется, нет. Я просто не могу ею двигать.

Я размышляю. Включаю аварийные огни. Туман такой густой, что я едва могу разглядеть капот. Я смеюсь сардоническим смехом. Размышляю. Голова немного кружится. Я допускаю, что я плохая девочка. Что мною движет чувство злой силы. Я звоню ему. Не спрашиваю, не разбудила ли я его, просто объясняю, в каком я положении.