Дэн Браун - Инферно

«Вырывал», подумал Лэнгдон, в поэме было такое же слово.

Ищи в Венеции предательского дожа… что кости вырывал слепым.

Поразившись совпадению, он подумал: а что если в этом зашифровано указание на слепую Святую Луцию, и в поэме упоминание о ней?

— Маурицио, — закричал Лэнгдон, указывая на церковь Св. Иеремии. — Кости Святой Люсии находятся в этой церкви, так?

— Да, есть немного, — сказал Маурицио, умело выруливая одной рукой и оглядываясь на пассажиров без всякого интереса к водному движению впереди. — Но большей их части здесь нет. Святую Луцию так любили, что мощи её разошлись по храмам всего мира. Больше всех Святую Луцию любят, конечно же, венецианцы, и потому мы отмечаем…

— Маурицио! — крикнул Феррис. — Это Святая Луция слепая, а не ты. Смотри вперёд!

Маурицио простодушно рассмеялся и повернулся вперёд, едва успев благополучно увернуться от столкновения со встречной лодкой.

Сиенну интересовали мысли Лэнгдона.

— Что ты пытаешься уяснить? Кто этот предательский дож, вырывавший слепым кости?

Лэнгдон скривил губы.

— Точно не знаю.

Он быстро рассказал Сиенне и Феррису историю мощей Святой Луции, точнее, её костей, которая была одной из самых странных в житиях святых. Полагают, что когда Луция отвергла ухаживания одного высокопоставленного поклонника, этот человек оговорил её и добился сожжения её на костре, и согласно легенде, тело отказывалось гореть. Поскольку её плоть была несгораемой, считалось, что мощи её имеют особую силу, и тот, кто ими владеет, будет жить необычайно долго и счастливо.

— Чудодейственные кости? — спросила Сиенна.

— Да, в это верили, потому-то её мощи и разошлись по всему миру. Уже два тысячелетия всесильные правители пытаются преодолеть старение и смерть, завладев костями Святой Луции. Её скелет похищался раз за разом, перевозился, делился на части — большее число раз, чем это было за всю историю с каким-либо другим святым. Её кости прошли через руки, по крайней мере, дюжины влиятельнейших людей мира.

— Включая, — осведомилась Сиенна, — «предательского дожа»?.

Искать в Венеции предательского дожа, который отрубал коням головы… и вырывал у слепых кости.

— Вполне возможно, — сказал Лэнгдон, теперь осознав, что Данте упоминал Святую Луцию вполне конкретно. Луция была одной из трех благословенных женщин — «тре донне бенедетте» — которые помогли призвать Вергилия на помощь Данте и этим вызволить его из потустороннего мира. Двумя другими женщинами были Дева Мария и возлюбленная Данте Беатриче; Святую Люцию Данте поместил во главу всей их компании.

— Если в этом ты не ошибаешься, — сказала Сиенна взволнованным голосом, — то тот самый предательский дож, что отрубал головы коням…

— … и украл кости Святой Луции, — довершил фразу Лэнгдон.

Сиенна кивнула.

— И это должно значительно сократить наш список вариантов. — Она взглянула на Ферриса. — А телефон точно не работает? Мы бы могли в сети поискать на предмет…

— Совсем сдох, — сказал Феррис. — Только что проверял. Сожалею.

— Скоро будем на месте, — сказал Лэнгдон. — Я не сомневаюсь, что в базилике собора Св. Марка мы найдём ответы на некоторые вопросы.

Собор Св. Марка был единственным фрагментом всей головоломки, который казался Лэнгдону абсолютно ясным. «Музеон мест святых». Лэнгдон рассчитывал на то, что в базилике раскроется личность загадочного дожа… и отталкиваясь от этого, если повезёт, выяснится, в каком именно дворце Зобрист решил пристроить свою чуму. «Ведь здесь, во тьме, хтоничный монстр ждёт».

Лэнгдон попытался извлечь из памяти какой-нибудь образ той чумы, но тщетно. Он часто задавался вопросом, как выглядел этот город во времена своего расцвета — до того, как чума ослабила его настолько, что он был завоёван турками, а потом и Наполеоном — в те времена, когда Венеция доминировала как торговый центр Европы. Во всех отношениях в мире не было города красивее, а его богатство и культура населения были несравненны.

По иронии судьбы, именно вкус населения к привозным предметам роскоши привёл его к гибели — смертоносная чума переносилась из Китая в Венецию с шерстью крыс, скрывавшихся на торговых судах. Та самая чума, что погубила немыслимых две трети населения Китая, прибыла в Европу и очень быстро скосила каждого третьего — в равной степени поражая молодого и старого, богатого и бедного.

Лэнгдон читал описания жизни в Венеции во время вспышек чумы. Из-за нехватки или отсутствия сухой земли, раздутые тела плавали в каналах, и в некоторых местах трупы так плотно прижимались друг к другу, что рабочие вынуждены были работать подобно катальщикам бревен и выталкивать тела в море. Казалось, что никакие молитвы не могли умиротворить чуму. Когда власти города поняли, что болезнь вызвана крысами, было слишком поздно, но в Венеции все же приняли закон, по которому все входящие суда должны становиться на якорь на некотором расстоянии от берега на целых сорок дней перед тем как они смогут разгружаться. И с тех пор и до сегодняшнего дня, число сорок — quaranta по-итальянски — служило мрачным напоминанием о происхождении слова «карантин».

Их лодка неслась вперед по другому изгибу канала и красный праздничный навес трепыхался под легким бризом, отвлекая внимание Лэнгдона от мрачных мыслей о смерти на элегантную трехъярусную конструкцию слева по борту.

КАЗИНО ВЕНЕЦИИ: ЭМОЦИИ БЕЗ ГРАНИЦ.

Хотя Лэнгдон никогда не понимал значения слов на вывеске этого казино, красочный дворец в стиле эпохи Возрождения с шестнацатого века был неотъемлемой частью венецианского пейзажа. Когда-то это был частный особняк, а ныне здесь игровой зал для солидных людей, известный как то место, где в 1883 году от сердечного приступа скоропостижно умер Рихард Вагнер, вскоре после написания своей оперы «Парсифаль».

Справа от казино, на рустованном фасаде в стиле Барокко висела вывеска еще большего размера, на этот раз темно-синяя, которая гласила:

CA’ PESARO: GALLERIA INTERNAZIONALE D’ARTE MODERNA.

Много лет назад Лэнгдон был внутри и видел шедевр Густава Климта «Поцелуй», предоставленный для выставки из Вены. Изображение обнимающихся влюбленных, выполненное Климтом из ослепительного листового сусального золота, зажгло в нем страсть к творчеству художника, и до сих пор Лэнгдон был обязан Ка’ Пезаро в Венеции своим извечным вкусом к современному искусству.

Маурицио продолжил путь, двигаясь теперь быстрее по широкому каналу.

Впереди показался известный мост Риальто — промежуточный ориентир к площади св. Марка. Когда они приблизились к мосту, готовясь пройти под ним, Лэнгдон посмотрел наверх и увидел одинокую неподвижную фигуру, стоящую у перил и смотрящую на них с мрачным выражением лица.