Эмма Хоутон - Тьма [litres]

Но учитывая, что сегодня воскресенье, неизвестно, где их искать. Соня любит в выходные вязать в гостиной, греясь под одной из ультрафиолетовых ламп, которые предоставляет АСН, чтобы облегчать наихудшие эффекты отсутствия натурального света. Сандрин неизменно можно найти на ее самодельном поле для гольфа в «Бета». Но Алекс? Или Том? Я не уверена, чем они любят заниматься в свободное время – лентяйничают, подозреваю я.

Именно там я нахожу Алекса, развалившегося на кровати. Он не утруждается сесть, когда я стучу.

– Можно войти?

Он показывает в сторону стула, так что я закрываю за собой дверь и сажусь.

– Ты в порядке?

Алекс не отвечает, просто смотрит на меня мгновение, а потом переводит взгляд на окно. В отличие от меня, он не держит жалюзи закрытыми все время, чтобы отгородиться от повисшей снаружи темноты.

Я смотрю в эту непроглядную ночь, потом отвожу глаза, по коже бегут мурашки. Это похоже на пребывание на борту лодки, когда глядишь в непостижимые глубины океана. В неизведанные ужасы. Там может скрываться что угодно, говорит примитивная часть моего мозга, хотя рациональная знает, что там нет ничего, кроме воздуха и льда.

– Чем могу помочь, Кейт?

Голос Алекса привлекает мое внимание. Я смотрю на его правую руку. Кожа в синяках, запекшаяся кровь вокруг рассеченных костяшек.

– Нам нужно промыть это и нормально все осмотреть, – говорю я ему. – Хочешь пройти в операционную?

Я не сомневаюсь, что он откажется, но, к моему удивлению, Алекс встает и идет за мной. Я включаю свет в клинике и усаживаю его на стул у моего стола. Взяв антисептическую салфетку, я аккуратно убираю засохшую кровь.

– Можешь пошевелить пальцами?

Алекс выполняет мою просьбу.

– Сожми в кулак.

Он сжимает руку, морщась. Но припухлость минимальная, и я уверена, что ничего не сломано. Я выуживаю бинты из шкафчика, смазываю рану антисептиком и высушиваю.

Накладывая повязку, я чувствую, что его пальцы дрожат. От боли, гадаю я, или от чего-то другого?

– Тебе нужны обезболивающие? – спрашиваю я.

– Нет, – качает головой Алекс.

Я смотрю на его лицо. Он действительно выглядит ужасно. Не просто с похмелья, а так, будто с него спала личина, обнажив его естество. Он выглядит подавленным… побежденным.

Что происходит?

Я снова вспоминаю истории о людях, сломавшихся под напряжением. Парнях, которые решают оставить полюс посреди зимы и отправиться в никуда на лыжах или снегоходах. Людях, разражающихся слезами во время завтрака или закрывающихся у себя в комнате, отказываясь выходить. О пустом антарктическом взгляде, известном как «финиш», когда разум окончательно замыкается в себе. Не говоря уже о многочисленных драках, ссорах, разбитых кулаках и сломанных челюстях.

Не каждая психика достаточно гибкая, чтобы справиться с экстремальной изоляцией, ощущением, что тебя заперли с маленькой группой людей. Незначительные проблемы могут с легкостью перерасти в сильную вражду. Неприязнь порождается самым простым недопониманием.

– Ты не хочешь объяснить, что вчера произошло? – спрашиваю я тихо.

Он не отвечает.

– Алекс, пожалуйста, поговори со мной. Скажи, в чем дело, – пытаюсь я снова.

Наконец-то, он смотрит на меня. Как будто оценивает, приходит к какому-то заключению.

– Они считают, это моя вина, – бормочет он, – то, что случилось с Жан-Люком.

Я молчу, ожидая, пока он продолжит.

Он потирает лоб здоровой рукой, закрывает глаза на мгновение.

– Ты знала, что мы провели четыре часа, пытаясь добраться до него? Но он застрял вниз головой, вне поля зрения. Он… – Алекс сглатывает, вдыхает. – Мы не смогли его достать. Мы пытались, но не смогли его достать.

– Алекс, мне так жаль. – Я касаюсь его руки.

– Хм, ну ты одна такая. Ты и Каро. Все остальные винят меня.

– Алекс, – я внимательно подбираю слова, – я не думаю…

– Видишь ли, это моя работа, убедиться, что все безопасно и надежно перед каждой вылазкой на лед. И я это сделал, Кейт. Я всегда тщательно проверяю все снаряжение. Не было ни одного признака, что что-то может пойти не так. Но такая поломка…

Он снова замолкает.

– Какая поломка? – подбадриваю я.

– Эти карабины способны выдерживать огромный вес. Намного больше, чем вес Жан-Люка. Один из них не мог просто так сорваться. Чтобы это случилось, должен был быть явный дефект, и я бы его заметил.

– Ты осматривал его? После, я имею в виду.

– Нечего было осматривать. Все упало в расщелину вместе с ним.

– К чему ты ведешь? – нахмуриваюсь я.

Алекс качает головой. Я чувствую, он что-то недоговаривает, недостаточно мне доверяет, чтобы продолжать.

– Послушай, – настаиваю я. – Я доктор, так что обязана хранить все, сказанное в этой комнате, в тайне, хорошо?

Алекс хмыкает в ответ.

– Алекс, пожалуйста, не пойми меня неправильно, – вздыхаю я. – Но я думаю… ну… – я замолкаю. – Знаю, что кое-кто на станции употребляет марихуану. Я размышляла, не о тебе ли речь?

– На что ты намекаешь, Кейт? – он округляет глаза. – Что я гребаный параноик? Или что я накурился и не проверил снаряжение как следует? – возмущенно заводится он.

Я поднимаю руки в попытке успокоить его.

– Нет, я лишь полдумала, может, это не помогает…

– Да пошла ты! – Он смотрит на меня, его щеки краснеют, как будто я дала ему пощечину. – Ты такая же, как остальные.

– Алекс, постой!

Но мои слова прерывает звук захлопывающейся за ним двери клиники.

Заперев дверь, я спешу назад в свою комнату. Замираю у окна, поднимая жалюзи и заставляя себя выглянуть наружу. Но толстое одеяло облаков закрывает мириад звезд – единственный плюс постоянной темноты и отсутствия загрязнения воздуха, оставляя видимым только мое отражение в стекле.

Я снова представляю Жан-Люка в холодном, холодном льду. Нет места ошибке в этом беспощадном месте, думаю я, единственный промах может иметь летальные последствия.

И я только что совершила роковую ошибку с Алексом. Зачем я упомянула марихуану? Это нужно было оставить до лучшего времени.

Глупый ход, Кейт.

В коридоре эхом отдаются голоса, приближаясь, а потом затихая. Где-то вдалеке едва различим гул дизельного генератора, поддерживающего нас в живых в этом скованном льдом оазисе. Я прислушиваюсь некоторое время, прежде чем вытащить пузырек из-под витаминов из шкафа. Мое похмелье резко перерастает в убойную мигрень, и таблетки, выпитые ранее, едва ли ее остановят.

Когда я открываю крышку и заглядываю внутрь, волна тошноты поднимается, угрожая захлестнуть меня с головой.

Пусто.

Остававшиеся таблетки исчезли все до последней.

С нарастающей паникой я роюсь в шкафу, решив, что содержимое пузырька рассыпалось. Но никаких следов лекарства нет. Ни одной таблетки.