Эмма Хоутон - Тьма [litres]

– На что именно ты намекаешь, Алекс? – хмурится Сандрин. – Ты хочешь сказать, что кто-то сломал снаряжение Жан-Люка? – Морщины на ее лбу и вокруг рта кажутся более выраженными, чем неделю назад, словно она стареет на глазах, истощенная каким-то непонятным мне переживанием. – Ты ведь не всерьез, да? Как кто-то мог это сделать?

– Я не уверен, – качает головой Алекс. – Повредил карабин, или, возможно, веревку. Но мы никогда не узнаем, не так ли, Сандрин? Все это там, внизу с ним, на глубине полмили в той расщелине.

Мука отражается на лице начальницы станции, когда ее атакует та же картинка, что преследовала меня последние три месяца.

– Это было подстроено, – настаивает Алекс. – Это единственное объяснение. Я снова и снова все обдумывал. Снаряжение было в порядке, когда я проверял его перед выходом, но оно не все время было у меня на виду. Я, возможно, не увидел бы, если бы кто-то…

– Но почему? – прерывает Арне, вид у него крайне растерянный. Я чувствую необъяснимое притяжение к нему, хочу приблизиться, как будто он – безопасное убежище в этом шторме. – Зачем кому-то это делать?

– Да, почему? – требует Сандрин. – Почему кто-то мог хотеть навредить Жан-Люку.

Алекс медленно качает головой, будто не веря своим ушам. Как много он выпил, интересно? И делает ли он это регулярно?

Приглядывать за ним, как я пообещала Каро три недели назад, оказалось легче на словах, чем на деле – Алекс становился все более закрытым, избегая всех, кроме Каро и Арне. Он полностью забросил медицинские тесты и видеодневники, вынуждая меня наблюдать за ним единственным возможным способом – проверять его монитор активности. Хоть я и не разбираюсь в данных, по крайней мере, замеры сердцебиения дают мне знать, что он еще жив.

– Почему бы тебе не задать этот вопрос Люку? – Алекс обращается к Сандрин. – Ты прекрасно знаешь, что у них было несколько стычек на тему его маленькой заначки.

Люк в бешенстве сжимает зубы. На секунду кажется, что он на грани того, чтобы снова ринуться в драку.

– Ты не можешь всерьез так считать, – сбивчиво выпаливает он. – Ты честно считаешь, что я мог бы кого-то убить? Из-за такого?

– Жан-Люк угрожал, что подаст на тебя жалобу, разве нет? – настаивает Алекс.

– Алекс, пожалуйста, – предостерегает Каро.

– Ну? – Алекс взывает к Арне. – Ты же мне веришь?

Арне не отвечает, а Люк дико оглядывается по сторонам.

– Что это такое? Какой-то долбаный суд? – Он поворачивается к Сандрин. – Ты собираешься что-то сделать? Или предпочтешь просто остаться в тени?

Начальница станции замирает, ее лицо неподвижно от напряжения. Она выглядит почти парализованной.

– А как насчет него? – Люк кивает на Арне. – Я, кажется, припоминаю, что у него с доком были свои разногласия. Почему не он подозреваемый в этом так называемом убийстве?

– Так мы ничего не решим, – холодно произносит Арне, обращая свой комментарий и к Люку, и к Алексу. – Нам всем нужно так или иначе уживаться вместе следующие девять месяцев.

– Ради всего святого, не было никакого убийства, – срывается Сандрин, видимо, очнувшись и вспомнив, что она должна быть тут главной. – Смерть Жан-Люка была чистой случайностью. Это должно прекратиться.

– Алекс, почему бы тебе не пройти в клинику, – предлагаю я, отчаянно желая поговорить с ним, успокоить.

– Спасибо, Кейт, – отрывисто прерывает меня Сандрин. – Я справлюсь. Мне не нужна твоя помощь.

Жар заливает щеки. Я смотрю на нее, уязвленная и растерянная. Она что, не видит, что я беспокоюсь за психологическое благополучие Алекса? Парень явно не в себе и подозревает всех вокруг.

Необычно ли это, думаю я? Полярная станция зимой превратилась в любопытную смесь клаустрофобии и одиночества. Сложно по-настоящему уединиться, сбежать от чувства, что живешь в аквариуме для золотой рыбки, под постоянным наблюдением и все, что ты говоришь или делаешь, записывают и оценивают.

Этого достаточно, чтобы сделать параноиком кого угодно.

– Люк, я бы хотела поговорить с тобой в офисе, – говорит Сандрин, игнорируя меня. – Алекс, возвращайся к себе и проспись. – С этим она исчезает. Только тогда я замечаю Тома, маячащего у входа и наблюдающего за всеми нами. Я пытаюсь поймать его взгляд, но он поворачивается и уходит вслед за Сандрин.

Рука сжимает мое плечо. Дрю.

– Не принимай близко к сердцу, – говорит он, доставая швабру из шкафа, чтобы помочь Каро убраться. – Она под большим давлением.

Я благодарно ему улыбаюсь, но чувствую себя злой и униженной. Разве Сандрин не видит, что я стараюсь изо всех сил? И вообще, в чем ее проблема?

Как бы сильно я ни пыталась, я не могу перебороть ощущение, что начальница станции презирает меня за одно только присутствие здесь. Хотя, к счастью, пока не было никаких упоминаний о пропавших таблетках – видимо, кто бы их ни взял, все же он сделал это для себя.

Я поглядываю на Арне, стоящего в углу. Он выглядит глубоко озабоченным. Безмолвно разворачивается и уходит. Я слышу его шаги по коридору в сторону переговорной. Наверное, собирается позвонить своей девушке.

Эта мысль причиняет мне боль. Впервые с тех пор как я потеряла Бена, у меня возникло желание быть с кем-то. Кому я смогу довериться. Кто мог бы успокоить и утешить меня, даже на расстоянии.

За всю жизнь, осознаю я, мне никогда не было так одиноко, как сейчас.

– Выглядишь подавленной.

Экран мигает, и лицо моей сестры на мгновение исчезает. Я молюсь, чтобы мы снова не потеряли связь. Звонки по Скайпу, учитывая лимит на скорость интернета, рискованны даже в лучшие времена, к тому же мы ограничены всего одним десятиминутным окном в неделю.

Не то чтобы я часто использовала свое.

– Я в порядке, – вру я, зная, что ее не обманешь. Даже на расстоянии десяти тысяч миль, с нестабильным интернет-соединением эмоциональный радар Клэр работает безошибочно.

– Непохоже. – Она разглядывает мое зернистое изображение в своем мониторе. – На самом деле, выглядишь очень плохо.

– Спасибо, – бормочу я, хотя понимаю, что сестра права. Без солнечного света кожа стала бледной – судьба, которой избежали только Раджив и Соня – и розовая линия шрама выглядит хуже некуда. Помимо этого, я сбросила вес, потому что биологические часы сбились: тяжело есть, когда мозг настаивает, что сейчас нужно спать.

– Ты хорошо спишь? – спрашивает Клэр тоном, который я хорошо изучила после аварии – смесь заботы и едва скрываемого раздражения.

– Всего по несколько часов подряд, – признаю я, ерзая на пластиковом сиденье в крохотной квадратной комнате, отведенной для звонков. – Это из-за отсутствия света. – Несмотря на дезориентирующий эффект двадцатичетырехчасовых дней, когда я приехала, просыпаться в темноте было хуже, это одновременно угнетало морально и опустошало физически. Чем дольше я здесь, тем сильнее ощущаю, как понемногу разваливается мое тело.