Эмма Хоутон - Тьма [litres]

– Например? – настороженно интересуется он.

– Тошнота, рвота. Возможно, приступы, мышечная слабость, другие сенсорные симптомы.

– Вроде как слышать и видеть вещи, которых нет?

– А это с тобой случается? – прищуриваюсь я.

Его взгляд на мгновение мечется, он вытирает вспотевшие ладони о штаны.

– Иногда… – начинает он.

– Иногда что?

– Иногда, когда я снаружи, на льду, или в своей комнате ночью, мне слышится всякое. Вижу всякое. Невозможное.

Я настораживаюсь. У меня появляется плохое предчувствие.

– Например?

Том снова сглатывает, теперь его взгляд прикован к ножницам на столе, как будто они могут подскочить и вонзиться в него.

– Как разговаривают люди, не находящиеся в пределах слышимости. Иногда слышу, как воет собака, будто от боли.

– Ты сказал, что и видишь разное?

Он закрывает глаза. На мгновение, мне кажется, будто он заплачет.

– Когда я был маленьким, у меня была восточноевропейская овчарка, Лена. Иногда я вижу ее краем глаза. Или чувствую в темноте, чувствую ее присутствие.

Как моя лисица, думаю я со сжавшимся сердцем.

– Что случилось? – мягко спрашиваю я, предчувствуя, что это не история с хорошим концом.

Том смахивает единственную слезу из-под очков.

– Ее сбила машина. Отец на большой скорости подъехал к дому и… – Его голос сдавленно затихает, и он отворачивается. Меня охватывает волна сочувствия. Я слышала о его отце, лютеранине, мэре маленького городка в Руре; он отказался от Тома, когда тот рассказал ему, что является геем.

Я тянусь за салфеткой и передаю ему. Впервые Том смотрит мне прямо в лицо, но с тенью страха.

– Вижу вещи, слышу вещи… я думал, что это и есть опухоль мозга.

– Это, должно быть, очень нервирует, – замечаю я, выигрывая еще немного времени, чтобы подумать. – И пугает.

Том кивает, и я раздумываю над тем, каким отстраненным он стал в последние месяцы. Его плохое настроение. Я предполагала, что это побочный эффект зимы, отсутствия света, но теперь мне на ум приходит намного более тревожная причина.

Почти такая же плохая, как и опухоль мозга, учитывая мои ограниченные возможности лечить его антипсихотическими лекарствами.

– Можно спросить, Том, ты курил? Я имею в виду марихуану.

– Нет, – качает головой он.

Я молчу, тщательно подбирая слова.

– В твоей семье есть случаи психических расстройств?

– К чему ты ведешь? Что я сумасшедший? – Том напрягается.

– Отнюдь нет. Я просто хочу узнать, есть ли в семье случаи, скажем, депрессии.

Он поворачивается и смотрит на закрывающие окно жалюзи, словно может видеть сквозь них затаившуюся снаружи тьму.

– Моя сестра, – говорит Том наконец. – Моя сестра-близняшка болела.

– Ты знаешь ее диагноз?

Он медленно выдыхает.

– Шизофрения.

Я обдумываю услышанное.

– Ты думаешь, она и у меня есть?

– Не могу сказать, Том, но это вероятно. Это подходит к симптомам, которые ты описал, если такое прослеживается в истории семьи, с этим стоит считаться.

Он снова закрывает глаза, как будто пытается отгородиться от меня и окружающего мира.

– Но ты должен знать из случая своей сестры, что от этого есть очень хорошие лекарства. С этой болезнью можно справиться.

Мы некоторое время слушаем тихое тиканье настенных часов, прежде чем Том наконец-то подает голос.

– Сестра совершила самоубийство, – произносит он. – Повесилась три года назад. Она не справилась.

Я пораженно смотрю на него.

Дерьмо. Я этого не знала. Даже намека не было – видимо, Том никому не рассказывал. Наверное, даже докторам с АСН.

Мозг бурлит. Как спасти ситуацию? Я не могу не чувствовать, что снова облажалась, что плохо справляюсь. Я инстинктивно тяну руку, чтобы выразить ему свое сочувствие, но его тело напрягается.

– Послушай, Том. – Я убираю руку. – Я буду наблюдать за твоими мигренями и другими симптомами. А если ты согласишься, я могу устроить тебе разговор с психиатрической командой АСН – они могут провести более тщательное обследование. Есть большая вероятность, что это просто эффект пребывания в изоляции, сбой твоих разладившихся из-за отсутствия света биологических часов.

– Но они ненавидят меня, – резко бросает он.

– Кто? – спрашиваю я. Он застал меня врасплох.

– Все здесь. Они все меня ненавидят.

– Нет, – отвечаю я. – Это не так.

Я и вправду так думаю. Том тихий, серьезный и сознательный, он нравится многим на станции. Он явно тайком влюблен в Дрю, который делает вид, что этого не замечает, и относится к нему с неизменным дружелюбием.

– Мы все так иногда думаем, – продолжаю я. – Все заперты вместе, мелочи раздуваются до огромных размеров, люди становятся склочными и раздражительными. Легко решить, что все против тебя, но они просто погружены в собственный мир, справляясь со своими проблемами.

Он вновь смаргивает слезы, и, не думая, я встаю на колени у его стула и притягиваю его в непрошеное объятие.

– Мне так жаль насчет твоей сестры, – мой голос надламывается из-за эмоций. – Но я обещаю, Том, с тобой этого не случится.

Он выдерживает объятие еще пару мгновений, прежде чем отстраниться.

– Спасибо, – говорит он, и мы встаем, а после он спешит к двери быстрее, чем я успеваю попрощаться.

Черт. Я разглядываю жалкий маленький сверток на столе в моей спальне. Домашние трюфельные конфеты с виски, которые я сделала для Роба, чье имя вытащила из шляпы при распределении «тайного Санты», выглядят откровенно непривлекательными в контейнере, на скорую руку слепленном из бумаги для принтера. Все в моем подарке выдает спешку – несмотря на то что у меня был месяц на подготовку, я состряпала их сегодня днем, откопав онлайн рецепт и выпросив ингредиенты у Раджива.

Впрочем, сойдет. Уже нет времени придумывать что-то другое.

Я втискиваюсь в черное платье, быстро крашусь, добавляя каплю консилера на шрам и темные круги под глазами, слегка припудривую щеки румянами, но это только подчеркивают мою бледность.

Я оглядываю себя в зеркале. Смахиваю на Мортишу Аддамс – нам стоило выбрать хэллоуинскую тему, большинство из нас с легкостью сойдут за готов или вампиров.

Наведавшись в клинику, я добываю упаковку «Трамадола» [19] Психотропный опиоидный анальгетик. Обладает сильной анальгезирующей активностью, дает быстрый и длительный эффект. из шкафа, проглатываю парочку пилюль, а остальные запихиваю в лифчик. Просто чтобы пережить этот вечер, обещаю я себе. Этот долгожданный ужин знаменует зимнее солнцестояние – пережив половину периода полной темноты, начиная с завтрашнего дня мы будем официально двигаться назад, к свету.

Подходящее время, чтобы перевернуть страницу и избавиться от этой привычки раз и навсегда.