Мариэтт Линдстин - Воскрешение секты

В этот момент я поняла, что все мои планы на жизнь разрушены. Я мечтала найти работу. Хотела попутешествовать и увидеть мир. В эту секунду все рухнуло.

— Пока все. Иди, отдыхай. Ты проделала долгий путь.

Я почувствовала, как краснота заливает мои лицо и шею.

— Дядя, я предпочла бы сама выбрать себе будущего супруга, если вы не возражаете.

Он рассмеялся.

— Ха-ха, и как же это будет происходить? Сигрид, у тебя нет никаких знакомств. Я представлю тебя нескольким подходящим кандидатам.

Я не знала что ответить, так что молчала. Как обычно.

Моя комната была тщательно убрана и проветрена, в ней пахло мылом. Я села на кровать, оглянулась, пытаясь понять, побывала ли тут мать. Но комната казалась совершенно пустой.

В вопросе о замужестве мне удалось получить отсрочку на несколько лет.

Дядю Маркуса вызвали в столицу по делам, связанным с войной, — эти дела пополнили наше состояние кругленькими суммами. Он оставался там очень долго, и жизнь снова стала казаться мне сносной.

Но вот однажды дядя вернулся домой, чтобы отпраздновать Рождество. В тот день выпало много снега, и нам пришлось встречать его на пристани на запряженных лошадьми санях. Когда он сошел с парома, я заметила рядом с ним мужчину — высокого, долговязого, с поднятым воротником. Из-под шляпы торчала рыжая челка, нос покраснел от мороза. Он растерянно улыбнулся мне и протянул руку в перчатке. На его бледные ресницы упали снежинки.

— Это Густаф Шернквист, мой бухгалтер, — сказал дядя. — Он поживет у нас немного.

С самого начала было решено, что Густаф женится на мне. Он следовал за мной по усадьбе словно тень и настойчиво ухаживал. В нем мне почудилась какая-то слабость и бесхарактерность. Тогда я не поняла, в чем дело, а потом было уже поздно.

На Пасху 1944 года дядя вернулся в Виндсэтру насовсем. И тут же вызвал меня к себе в кабинет.

— Густаф просил твоей руки. Я хочу огласить помолвку как можно скорее.

— А если я не хочу за него замуж?

— Тогда есть другие дела, которыми мы можем заняться. На чердаке все осталось в неприкосновенности. Мы с тобой прекрасно проводили время, Сигрид, но теперь я хочу, чтобы ты вышла замуж за Густафа.

У меня аж подбородок упал на грудь.

— Сигрид, ты что, шуток не понимаешь? Пойди и скажи Густафу, что ты согласна.

— Он даже не сватался ко мне…

— Скоро посватается.

Мы поженились на Троицу 1945 года, когда кусты бобовника стояли в цвету. Как раз закончилась война, все так радовались… Эта радость передалась и мне. Но проблемы в моем браке начались практически сразу же.

Если у дяди Маркуса сексуальные потребности были преувеличенные и садистические, то у Густафа они почти напрочь отсутствовали. Особенно постыдно прошла наша первая брачная ночь. Он неуклюже погладил меня, потом повернулся на другой бок и заснул.

Когда такое продолжалось целую неделю, я набралась смелости и спросила его, в чем дело. Густаф промямлил, что со мной все хорошо, но у него, похоже, врожденное отсутствие интереса к женскому телу.

Потрясенная, я спросила, зачем же он вообще на мне женился. Густаф ответил, что ему это показалось практичным решением, к тому же он хорошо ко мне относится.

Мы сделали еще несколько попыток завершить любовный акт, однако все выходило неуклюже и нелепо. Над нами нависла угроза вырождения. Необходимо было зачать ребенка.

Вскоре дядя Маркус разнюхал, что происходит. Густаф, вызванный в его кабинет, оставался там очень долго. Я нервно ходила туда-сюда под дверью, прислушиваясь к сердитому голосу дядюшки и робким ответам Густафа. Когда тот вышел, красный как рак, дядюшка попросил меня зайти.

— Густаф поедет на материк и посетит врача в городе, — заявил он мне. — Тебе прекрасно известно, о чем идет речь.

Я мрачно кивнула.

— Не смотри на меня такой букой, Сигрид! Я пытаюсь вам помочь. С твоей стороны, тебе надлежит выяснить, чего хочет твой муж, и дать ему это.

Даже не знаю, что тогда со мной случилось, но во мне что-то оборвалось. Наверное, из-за такой чудовищной несправедливости, когда я стояла перед ним словно непослушный ребенок, которого отчитывают за то, над чем он не властен… Я развернулась, вышла и с грохотом захлопнула за собой дверь.

На следующий день Густаф отправился на материк. За весь день дядюшка не сказал мне ни слова. Повисло тягостное молчание, ощущение того, что скоро случится нечто плохое. После ужина я узнала, что Густаф опоздал на паром и вернется только завтра.

В ту ночь я заснула поздно, меня преследовали тревожные сны. Среди ночи проснулась от холода — подумала было, что во сне скинула одеяло. Но потом почувствовала, что в комнате кто-то есть. Села в постели. Его руки схватили меня сзади, сжали горло.

— Ты вела себя возмутительно, тебя нужно наказать, — прошипел дядя мне на ухо. Он повернул меня на живот, привязал руки к изголовью и начал бить. Не остервенело, как тогда, когда я пыталась бежать, а методично и взвешенно. Он бил и бил, пока я не потеряла сознание.

Когда я очнулась, он давно ушел из комнаты.

Я с трудом добралась до туалета, и меня несколько раз вывернуло, так что внутри стало совсем пусто. Потом я внезапно почувствовала ее прохладную руку у себя на лбу. Вероятно, мне показалось. Но я не желала знать правду. Мне важно было одно — она вернулась.

Когда на следующий день вернулся Густаф, я рассказала ему обо всем, что сделал со мной дядя Маркус. От самого первого дня до того, что произошло накануне ночью. Однако Густаф повернулся ко мне спиной.

— Что такое? — в ужасе спросила я. — Ты не хочешь мне помочь?

— Я ничего не могу сделать, — ответил он. — Если я пойду против твоего дяди, то больше не получу работы и буду влачить нищенское существование до конца своих дней. Он погубит мою репутацию бухгалтера. Позаботься о том, чтобы больше не раздражать его.

— Но послушай, Густаф, ты же не допустишь, чтобы он так вел себя со мной…

— Ответственность лежит и на тебе самой, Сигрид. Ты провоцируешь его. Давай сосредоточимся на ребенке. Ведь именно это ему нужно.

Ну что ж, Густафу удалось пару раз довести дело до конца, но когда дядя Маркус спросил его, сколько раз он излил в меня свое семя, снова начался полный ад. Теперь Густафа отсылали к доктору раз в неделю. А дядя Маркус возобновил свои визиты в мою комнату.

Он был слишком силен. Я не решалась ему перечить. У меня ни на что не хватало сил. Я лежала, как дохлая рыбка, и не мешала ему делать свое дело.