Мариэтт Линдстин - Воскрешение секты

«Я делаю это ради Хенрика, — внушала я себе. — Он вырастет и однажды унаследует усадьбу, принесет сюда свет и тепло. Такова моя судьба; мне остается лишь покориться и извлечь из нее как можно больше пользы».

Возможно, мои записки прочтет другая женщина. Женщина, оказавшаяся в похожей ситуации. Ей я хочу сказать, что надо действовать хитростью. Я могла бы выйти на поле, сорвать какое-нибудь ядовитое растение и подмешать ему в ликер. Или засунуть репейник под седло его лошади. И сейчас вы наверняка восклицаете: «О нет, это ужасно!» Но жизнь не всегда милосердна. И тому, кто молчит, приходится нести на себе последствия своего молчания.

Тут я имею в виду Хенрика. Задаюсь вопросом, как он стал таким, каким стал. Сказалось ли его детство, прошедшее в такой обстановке, или же это было заложено в нем изначально? Или же получилась смертельная комбинация — как когда магнезию высыпают в воду?

Когда Хенрику было шесть лет, я впервые поняла, что с ним что-то не так.

Все началось с муравейников. Однажды из леса за пристройками донесся ужасный пронзительный крик. Я кинулась туда и обнаружила его с лопатой в руках. Стоя на муравейнике, он остервенело копал лопатой, издавая ужасные звуки. Подбежав, я подхватила его на руки, пытаясь успокоить. Все его тело было покрыто разъяренными муравьями, которых я с трудом счистила с него. Когда он успокоился, я попыталась с ним поговорить.

— Муравьи не опасны, если их не трогать.

— Я их не боюсь, просто хочу их убить.

Два дня спустя Хенрик облил муравейник бензином и поджег.

Странное поведение продолжалось — сперва с насекомыми, у которых он отрывал лапки и крылья, а потом поджигал их при помощи увеличительного стекла и солнца. Потом занялся тем, что стал мучить животных на дворе. В конце концов с согласия дядюшки я повела Хенрика к детскому психологу. Доктор долго беседовал с ним — Хенрик давал на все вопросы вполне разумные ответы. Потом доктор выслушал меня и мой рассказ обо всех тех занятиях, которым предавался мой сын.

— Что это может быть? Он болен?

— Он еще так мал, — проговорил доктор и посмотрел на Хенрика, который прижался лицом к аквариуму с рыбками, стоявшему в кабинете, и строил им ужасные гримасы. — Это может пройти само по себе.

— Но что с ним такое? Чем он страдает?

— Будь он взрослым, я сказал бы, что это легкая форма психопатического нарциссизма, но это может быть всего лишь этап в его развитии, из которого он вырастет.

— Может нечто подобное передаваться по наследству? — с трепетом спросила я.

— Возможно, но чаще всего это сочетание наследственности и среды. Давайте некоторое время просто понаблюдаем. Если ситуация не улучшится, приходите снова.

И все прошло. Эти его наклонности исчезли так же быстро, как и появились.

Я испытывала огромное облегчение.

Спасибо тебе, Господь милосердный! Он не станет таким, как они.

Хенрик часто приводил в усадьбу друзей. Меня это радовало — дети приносили тепло и жизнь в пустые мрачные помещения. Дядя не возражал. Лишь бы Хенрик радовался — и чувствовал себя нормально.

Первый инцидент произошел, когда Хенрику было десять. К нам в гости пришли мальчик с девочкой. Когда им надоело бегать по залам, они ушли в комнату Хенрика.

Мое внимание привлекла тишина. В тот день дядя уехал на материк, а тетя, как обычно, отдыхала. В усадьбе стало так тихо, что ритмичное тиканье старинных напольных часов отдавалось эхом. Поначалу я подумала, что дети занялись какой-то спокойной игрой. Но потом мне стало тревожно. Я тихонько поднялась по лестнице и приложила ухо к двери детской.

Оттуда слышалось лишь негромкое бормотание. Я приоткрыла дверь и заглянула внутрь, но увидела только голые ноги на полу, так что распахнула дверь полностью.

Девочка лежала на полу голая. Ее руки были заведены за голову и привязаны к ножкам комода. Мальчик держал девочку за ноги, широко разведя их, а между ее ног сидел Хенрик с каким-то продолговатым предметом в руках.

Мне удалось сохранить спокойствие, чтобы не напугать девочку.

Я заставила Хенрика развязать веревки и помогла ей одеться. Взяла из рук сына предмет — теперь я разглядела, что это отвертка. Никто из детей не произнес ни слова. Под конец я спросила девочку, почему она позволила мальчикам так с ней поступить, и она ответила, что Хенрик пообещал ей денег. А деньги у Хенрика водились — дядюшка то и дело давал ему ассигнацию-другую.

Я подумала о родителях девочки — должна ли я поговорить с ними? Но она, похоже, нисколько не расстроилась, и я решила про себя, что ничего серьезного не случилось.

Когда дети ушли, я попыталась поговорить с Хенриком, но тот лишь сердито посмотрел на меня.

В тот вечер, собираясь спать, я сразу почувствовала, что в моей комнате кто-то побывал. У меня возникло ощущение опасности. Поначалу мне казалось, что все как обычно — аккуратно прибрано служанками. Но потом я заметила на постели предмет — удавку из толстой веревки, разложенную на подушке. Я закричала, и все сбежались — Хенрик, дядя, пара служанок. Я подошла к Хенрику и встряхнула его, ибо это была та самая веревка, которой он привязывал бедную девочку. Но Хенрик вырвался из моих рук и все отрицал. А дядя, как обычно, поддержал его:

— Ты всегда была немного забывчива, Сигрид!

Только когда я улеглась в тот вечер, у меня возникла мысль, что она, возможно, приходила ко мне. В комнате царила неестественная тишина. Окно стояло нараспашку. Море тихо шептало, когда его ласкал ветер. И я готова была поклясться, что слышу ее шепот далеко в заливе.

В последующие годы Хенрик вел себя совершенно нормально. Казалось, с ним всегда так — сначала он выкинет какой-нибудь номер, потом долгое время ничего не происходит.

В это время тетя Офелия внезапно и тихо умерла от инфаркта в возрасте пятидесяти двух лет. Дядя Маркус же в свои пятьдесят пять был здоров и полон жизни — мужчина в самом расцвете сил.

Теперь в усадьбе остались только дядя Маркус, Хенрик и я. И, разумеется, слуги — их у нас всегда было много.

Я все больше не находила себе места. Но вот однажды, в момент просветления, какие случались иногда у дяди Маркуса, он предложил мне заняться благотворительностью в деревне. Таким образом во мне снова зажглась прежняя искра, и я создала фонд Сигрид фон Бэренстен, который до сих пор помогает девочкам из необеспеченных семей, выдавая им стипендии на учебу.

Но вернемся к Хенрику. Настал его день рождения — ему исполнялось пятнадцать лет. Он захотел устроить на усадьбе большой праздник для своих друзей, и дядя Маркус закатил настоящий бал. Редко мне доводилось видеть такую роскошь и великолепие.