Мариэтт Линдстин - Воскрешение секты

Девочке было лет четырнадцать-пятнадцать. Она сразу же привлекала к себе внимание. На ней были белые сапоги до колен, цветастое платье, облегавшее фигуру, и, хотя глубокие декольте в шестидесятые годы еще не пользовались популярностью, вырез обнажал часть ее груди.

Ко всему прочему она была невероятно красива.

Хенрик не сводил с нее глаз, и дядя заметил это. Проходя мимо, я услышала, как они перешептываются.

— Ты хочешь ее? — спросил дядя Хенрика. — Можешь пожелать себе все, что захочешь, ведь сегодня твой день рождения. Предложи ей остаться переночевать.

Каким-то непонятным образом они уговорили ее остаться на ночь.

Дядя Маркус давно уже не заботился о том, какие звуки другие слышали с чердака. По ночам, развлекаясь там со служанками, он часто оставлял дверь открытой. Поэтому поначалу я даже не удивилась, услышав по окончании праздника чей-то крик. Но потом раздался новый крик, громче прежнего — похоже, кто-то попал в беду.

Я поспешила по лестнице на чердак. Девочка полулежала в кресле. Дядя держал ее, а Хенрик стоял между ее ног. Ее одежда лежала разбросанная по полу.

Я не хотела видеть. Не стала заходить. Господи, прости меня, да и что я могла бы сделать?

Я дождалась, пока завывания стихли и на лестнице раздались шаги.

Ждала под дверью дядиного кабинета.

— Дядя, что вы там делали с бедной девочкой?

— Ничего такого, чего она не хотела бы сама. Вот увидишь, она еще вернется. Она из бедной семьи. Мы много что можем ей предложить.

— Хенрик категорически не должен… Боже мой, она же несовершеннолетняя!

Оплеуха последовала так быстро, что я потеряла опору под ногами и ухватилась за стену.

— Пойди и спроси у нее! Прямо сейчас! Она спит в одной из гостевых комнат. Ступай, я сказал!

Я не пошла. Заранее знала, что она скажет. Не желала знать, как они подкупили ее. Так что я промолчала. В очередной раз. Поднялась в свою комнату. Не знала, смогу ли жить дальше с таким чувством вины. Мне было так плохо и одиноко, что хотелось умереть.

Однако в следующий раз я все же набралась мужества. Совесть давила. Чувство вины росло. Девочки были такие юные…

В тот вечер они опять оставили дверь на чердак открытой. Я сидела внизу и вышивала. Проклятая вышивка, которая на самом деле ничуть меня не интересовала. Но она успокаивала нервы и занимала мои пальцы.

Я видела, как девочка прошла по комнатам по пути на чердак. Сапоги на высоких каблуках. Вязаное платье, облегавшее ее тело. Черная подводка и красная помада, скрывавшие ее юный возраст.

Крики начались полчаса спустя.

— Нет! Не хочу! Отпустите! — кричала она.

Я отложила вышивку и поднялась по лестнице на чердак. Ее крики перешли в отчаянный писк. Она стояла голая лицом к стене. Ее руки были связаны веревкой высоко над головой. Хенрик держал в руках плеть. Дядя Маркус стоял в углу.

Меня охватило удушливое чувство стыда.

Я тихонько спустилась в свою комнату, взяла фотоаппарат, который, по иронии судьбы, подарил мне на Рождество дядя Маркус, снова прокралась вверх по лестнице и остановилась у двери.

Они не заметили меня. Хенрик стоял, прижавшись к спине девушки — вошел в нее сзади. Она перестала кричать. Мой сын обернулся и с торжеством во взгляде взглянул на дядю Маркуса.

Я сделала снимок.

Они не заметили, что я там. Я сделала еще один снимок.

По глазам полицейского констебля я сразу поняла: что-то не так. Он держался нервно и виновато.

— Видите ли, госпожа Бэренстен, мы проявили пленку, которую вы нам принесли, но тут возникли кое-какие проблемы…

Сердце у меня так и упало.

— На снимке нельзя рассмотреть вашего дядю — только тень; это может быть кто угодно. Вашего сына и девочку хорошо видно, но я провел кое-какие расспросы, и девочка утверждает, что все было взаимно. Что они с Хенриком играли на чердаке, а вашего дяди там вообще не было. Сожалею, но я мало что могу из этого вытянуть. Вы ведь не хотите, чтобы я арестовал вашего сына — ведь ему всего пятнадцать лет… Наверное, вам просто следует лучше приглядывать за ним.

Он протянул мне снимки. Дядю Маркуса и вправду не было видно, только Хенрика и девочку в той постыдной позе, в которой я их запечатлела.

— Но тому, что происходит на чердаке, пора положить конец, — настаивала я. — Вы должны отнестись к моим словам всерьез.

Констебль положил ладонь поверх моей руки.

— Ну-ну, госпожа Бэренстен… Мальчики любопытны. Наверняка эти его забавы скоро пройдут. Но — ради бога, если вы хотите составить заявление…

— И как вы тогда поступите?

— Мы побеседуем с вашим дядей. Посмотрим, что он нам скажет. — Полицейский поспешно поднялся. — Но если вас интересует мое мнение, то я считаю, что вам стоит перестать играть в детектива и всерьез поговорить с мальчиком.

В этот момент словно холодная рука сжала мое сердце. Я осознала свое тотальное одиночество.

И снова на некоторое время наступило затишье. Хенрика отослали в школу-интернат во Франции. Дядя Маркус ездил в столицу по делам и возвращался домой только на выходные. Несколько лет в усадьбе царили тишина и покой. Я занималась своим фондом и волонтерской деятельностью. Надеялась, что самое неприятное позади. Мать больше не появлялась, и я от души желала, чтобы она обрела покой.

Но потом в усадьбе появились Эмили и Карин, и все изменилось. В жизни не встречала таких непохожих людей.

Карин ворвалась в нашу жизнь, как поток свежего воздуха. Наполнила комнаты своей энергией, вдохнула жизнь во все, что до того было мертвым. Эмили скорее напоминала безголосый предмет, узор на обоях. Дядя Маркус выбрал ее, девочку из богатой семьи, тихую и застенчивую, в жены Хенрику.

Карин была нашей экономкой. Темные густые волосы до пояса. Округлые формы. Красивые глаза и беззаботный смех, так неуместно звучавший в темных залах.

Дяде Маркусу уже перевалило за семьдесят, но взгляды, которые он бросал на Карин, показывали, что возраст ему не помеха. А Хенрик и вовсе ума лишился. Он буквально ел ее глазами, следовал за ней повсюду. Карин отклоняла его ухаживания — вежливо, но решительно. А я снова оказалась в роли зрителя, наблюдавшего эту игру в кошки-мышки, которая, как я знала, рано или поздно закончится катастрофой.

Однако прошло еще несколько лет, прежде чем все случилось.

Хенрик ходил кругами вокруг Карин, словно кот вокруг сметаны. Но каким-то непостижимым образом ей удавалось держать его в узде. Вплоть до того самого трагического дня.