Ю Несбё - «Крысиный остров» и другие истории

Подобравшись поближе к окну соседней квартиры, левой рукой я аккуратно развязал шарф «Бёрберри», держась правой за выступающий подоконник. Шарф я получил в подарок от Юдит на сорокалетие вместе с открыткой, где было написано, что я ей очень нравлюсь: шутка намекала на самые сильные слова, которые я сам употреблял, чтобы выразить свою преданность ей. Если я обмотаю руку шарфом, то смогу разбить стекло. Но один кончик застрял между рукой мальчика и моей шеей.

Мальчик вздрогнул и дернулся, когда я потянул за шарф, и я потерял равновесие. Сжимая правой рукой оконную раму и стоя лишь правой ногой на карнизе, я беспомощно качнулся, как воротина сеновала на петлях, и чуть было не упал, но в последний момент ухватился за подоконник второй рукой.

Глядя вниз, я наблюдал, как шарф «Бёрберри» медленно падает на землю. Высота. Засосало под ложечкой. Надо от этого отгородиться. Я поднял голый кулак правой руки и изо всех сил ударил по стеклу, вообразив себе, что порезов будет меньше, если я сильно ударю. Стекло оказалось тонким и слабо зазвенело, тем не менее руку пронзила боль. Не от порезов — кулак наткнулся на что-то твердое. Схватившись за твердое рукой, я наклонился в сторону и увидел, что ударился о кованую решетку. Решетки с обеих сторон висели на петлях, а посредине их запирал большой висячий замок. Кто на шестом этаже ставит кованые решетки за оконным стеклом?

Ответ очевиден: за решетками я увидел пустую полутемную маленькую квартиру. Без мебели — только посреди стены, как на выставке, висел большой пожарный топор. Или, выражаясь другим языком, как будто Греко хотел, чтобы я сразу его увидел.

Царапающие, скребущие звуки. По полу пронеслась черная тень, оскалилась, прыгнула, и я почувствовал на пальцах, держащих прутья решетки, влажную пасть и зубы. Затем тень вновь упала на пол и бешено залаяла.

Когда на меня прыгнула собака, я автоматически отпрянул, а теперь чувствовал, как маленькие ладони мальчишки соскальзывают с моей шеи. Он долго держаться не сможет. Нам надо попасть внутрь, и побыстрее.

Пес — ротвейлер — сидел на полу под самым окном. В открытой пасти сияли белые зубы, из нее капала слюна. Собака встала на задние лапы и положила передние на стену, но морда уперлась в прутья, мешавшие ей добраться до моих пальцев. Зверюга уставилась на меня невыразительным взглядом, полным холодной ненависти. Я заметил, что на ошейнике, обвивающем толстую шею, что-то болтается. Ключ.

Собака сдалась, передние лапы соскользнули, и она уселась на пол, снова на меня залаяв. Мальчик крепче обвил меня ногами, одновременно пытаясь подтянуться на моей спине повыше. Он тихо захныкал. Я смотрел на ключ. На пожарный топор. И на висячий замок. Греко хотел пожертвовать фигурой. Так поступают великие шахматисты: не для того, чтобы дать противнику преимущество, а для того, чтобы улучшить свое положение на доске. В данный момент я не понимал, каков его умысел, но знал, что он, разумеется, есть. В 1936 году, во время шахматного турнира в Ноттингеме, немец Эмануил Ласкер, чемпион мира по шахматам, наблюдал за тем, как его противник полчаса думает, а затем подставляет под удар сильную фигуру. Немец не стал ее брать, но партию выиграл. Когда позже его спросили, почему он не взял сильную фигуру, он ответил: если достойный противник полчаса раздумывает и приходит к выводу, что сильная фигура того стоит, не стоит отвечать ходом, на который соперник и рассчитывал.

Я задумался. Рассчитывал. И сделал ровно тот ход, на который рассчитывал мой соперник. Я просунул между прутьями левую руку. Там было так узко, что задрались рукава и пиджака, и рубашки, открывая голую уязвимую кожу. Моя жертва собаке, среагировавшей быстро и беззвучно. Она ощерилась; я увидел, как в мое предплечье впиваются зубы. Боль накатила, лишь когда сомкнулись челюсти. Я просунул внутрь правую руку, но, когда ладонь потянулась за ключом на ошейнике, собака дернула мою левую руку к полу, уворачиваясь от моей свободной руки.

Неправда, что одни собаки намертво сжимают челюсти, а другие кусают сильнее. А третьи умнее. Ротвейлеры набирают высокие баллы и по силе укуса, и по коэффициенту интеллекта. Настолько высокие, что я выбрал именно ротвейлера, когда поспорил с двумя студентами-психологами, что смогу заставить животное выполнять простые команды — например, кивнуть несколько раз — под гипнозом. Правда, единственное, чего мне удалось добиться, — чтобы он неподвижно сидел, а умение с помощью простых техник заставить животных, от собак и цыплят до свиней и крокодилов, замереть в глубоком с виду трансе далеко не ново. Заслугу за кататоническое состояние можно лишь отчасти приписать гипнотизеру — в той же степени оно объясняется инстинктом, свойственным добыче: притворись мертвым, если не получается убежать. Задача — сыграть на отвращении хищника к уже мертвой и потенциально больной добыче. Но мой фокус, очевидно, поразил двоих моих новых друзей, которые сочли, что я выиграл пари. Я получил деньги и незаслуженную славу великого гипнотизера животных. В тот период жизни я не мог отказаться ни от того, ни от другого.

Просунув правую руку между прутьями, я дотянулся до собаки и осторожно положил ладонь ей на лоб. Спокойно и плавно погладил, тихо разговаривая с ней. Собака посмотрела на меня, не ослабляя хватки. Не знаю, что она чувствовала. Гипнотизер не становится мудрецом в силу своего ремесла — он просто знает техники; среднестатистический шахматист, не особо вникая, в дебюте делает ходы, которые, как он читал, считаются удачными. Но разумеется, есть разница между хорошим и не столь хорошим гипнотизером — а я все-таки хороший, может, даже один из лучших. Даже у людей гипноз играет в чехарду с медленными когнитивными процессами, поэтому он и действует поразительно быстро и поэтому человеком, ждущим на пешеходном переходе, можно управлять, если он посмотрит на светофор в течение нескольких секунд и увидит там то, что запустит реакцию, заложенную заранее.

Я увидел, как у собаки приподнялись веки, и почувствовал, как расслабляется хватка. Говоря все так же тихо, я продвинул правую руку к ошейнику, отцепил ключ и понес его к себе. В ту же секунду я почувствовал, как ослабла хватка мальчика и его тело соскользнуло по моей спине вниз. Я завел руку за спину, нащупал маленькое мальчишечье тельце и схватил его за пояс брюк, не дав упасть. Я держал его, но понимал, что долго так не протяну.

Мне удалось просунуть большой палец в широкое кольцо, на котором висел ключ, а теперь надо было снять его и вставить в замок на кованой решетке. Одной рукой этого не сделаешь. Хватка челюстей ослабевала. Я осторожно потянул руку к себе, но почувствовал, что тащу собачью голову. Зубы хищника загнуты внутрь, подумал я; логично — чтобы добычу не упустить. Поэтому я протолкнул руку чуть внутрь, прежде чем приподнять, — и на этот раз я ее высвободил. По моему предплечью на ладонь стекала кровь — я чуть не соскользнул, когда обхватил прутья решетки мизинцем и безымянным пальцем.