Эшли Одрейн - Ты знала

Мы ежедневно пересекали этот оживленный перекресток, по выходным даже по нескольку раз. Все вокруг, вплоть до трещин в асфальте, было до боли знакомо. Так и вижу граффити на красной кирпичной стене через дорогу.

Загорелся красный свет. Сэм в коляске разглядывал автобусы, мы с Вайолет молча ждали. Обычно перед переходом я брала ее за руку, несмотря на отчаянное сопротивление: она вырывалась, я держала ее мертвой хваткой, и мы стояли на переходе, словно непримиримые враги. Но в тот день у меня не было настроения спорить, хотелось сохранить приятное ощущение легкости.

– Осторожнее, машины едут, – сказала я, придерживая коляску рукой. Сэм протянул ручки к Вайолет; ему хотелось выбраться наружу. Я поднесла к губам стакан с чаем. Слишком горячо. Теплый пар согрел щеки. Вайолет смотрела на меня, будто собираясь о чем-то спросить. Когда мы перейдем? Может, вернемся и купим пончик? Я подула на чай, поставила стакан в держатель на ручке коляски, погладила Сэма по голове, словно напоминая – мама рядом. Потом взглянула на Вайолет и снова взяла стакан с чаем.

Вдруг она вынула руки из карманов, потянулась ко мне и резко толкнула под локоть. Горячая жидкость обожгла шею, потекла вниз.

– Вайолет! Что ты наделала?

Я схватилась за обожженную грудь. Коляска с Сэмом покатилась на проезжую часть.

Никогда не забуду, как Вайолет на меня смотрела.

Я по звуку поняла, что произошло.

Коляска смялась в лепешку.

Сэм умер надежно пристегнутым.

У него не было времени подумать обо мне или удивиться, куда я подевалась.

Помню крошечное изломанное тельце в темно-синем полосатом комбинезоне. Я тогда еще подумала, что мне придется забрать кролика Бенни домой без Сэма, и прикидывала, как вытащить игрушку из груды покореженного хлама, потому что Сэм вечером без него не заснет.

Я потрясенно смотрела на заниженный бордюр и желобок рядом с тротуаром. Почему коляска не остановилась? Вчера светило солнце, лед растаял, дорога была сухая. Мне каждый раз приходилось с усилием выталкивать коляску из этого желобка, я точно помню. Или нет?

Я перевела взгляд на Вайолет. Когда я выронила стакан, она схватилась за ручки коляски. Я видела ее розовые варежки за мгновение до того, как коляска выкатилась на дорогу. Ярко-розовая шерсть на черной резине. Я закрыла глаза и потрясла головой, стараясь прогнать виде́ние.

Не помню, что было дальше. Не помню, как мы очутились в больнице. Не помню, как я смотрела на Сэма, как прикасалась к нему. Наверное, я высвободила его из-под обломков коляски, сидела с ним на холодном асфальте и целовала, надеясь вернуть к жизни.

А может, я просто стояла на тротуаре и в оцепенении смотрела на желобок.

За рулем внедорожника была женщина с двумя детьми такого же возраста, как и мои. Она честно ехала на зеленый свет. При виде коляски водители, едущие в другую сторону, ударили по тормозам, а она не успела. О чем она думала в тот момент? Может, пела вместе с детьми или отвечала на их бесчисленные вопросы. Или улыбалась своему малышу в зеркало заднего вида. Или, слушая детские вопли, мечтала оказаться где угодно, лишь бы не здесь.

Мне хотелось, чтобы болело сильнее, совсем как в момент гибели Сэма. Иногда боль утихала, будто я умерла вместе с ним. Я часами перебирала его вещи, надеясь, что боль вернется, и плакала от того, что ничего не чувствую. Через несколько дней боль возвращалась, однако в результате становилось намного хуже. Аромат бананового кекса, доносившийся из соседнего дома, вгонял в ступор – я ощущала запахи, у меня текла слюна, у соседки все хорошо, раз она решила с утра испечь детям банановый кекс. Я была в оцепенении: из-за нехватки боли я испытывала именно блаженное оцепенение. Позже я буду молиться, чтобы это ощущение вернулось ко мне. Несмотря на то что боль приносила некоторое удовлетворение, я знала, что не переживу ее.

Когда ты приехал к нам в больницу, то сразу же сгреб Вайолет в охапку и крепко обнял. Потом взглянул на меня, хотел что-то сказать – и не смог. Мы оба заплакали. Вайолет высвободилась из твоих объятий. Ты подошел ко мне. Я опустилась на землю, к твоим ногам.

Вайолет молча наблюдала за нами. Потом приблизилась, положила руку мне на голову.

– Мама выпустила коляску из рук, и Сэма сбила машина.

– Знаю, милая, знаю, – сказал ты.

Я не могла на вас смотреть.

Появились полицейские. Они хотели сообщить тебе то, что уже объяснили мне. Водителю не станут предъявлять обвинение. Нужно принять решение, как быть с телом нашего сына и его органами. По меньшей мере три из них пригодны для трансплантации, их можно пересадить другим детям, чьи матери лучше выполнили свой долг и сохранили жизнь своим малышам.

Медсестра предложила мне успокоительное. Я взяла Вайолет за руку и направилась к кулеру с водой. Пока она наполняла пластиковый стаканчик, я выбросила таблетки в корзину для мусора, заполненную использованными латексными перчатками и упаковками из-под шприцев. Сквозь тяжелую стеклянную дверь, отделявшую нас от других палат, было слышно, как ты плачешь в коридоре. Вайолет смотрела на меня, переминаясь с ноги на ногу. Я понимала, что ей нужно в туалет. Не знаю почему, но мне хотелось, чтобы она обмочилась. Следовало отвести ее в уборную, однако я этого не сделала. В результате она описалась; по штанам расползлось мокрое пятно, ткань потемнела. Я не проронила ни слова. Она тоже.

Я сообщила полиции о том, что произошло, с неожиданной легкостью, будто заказывала бургер. Моя дочь ударила меня под локоть. Я обожглась горячим чаем и выпустила коляску, а она толкнула ее на проезжую часть.

Желаете е ще что-нибудь добавить, мэм?

Нет.

У меня не было ни сил, ни желания ее выгораживать. Мне пришлось повторить показания несколько раз – видимо, полицейские искали противоречия, нестыковки, признаки шока. Может, какие-то и нашли. Понятия не имею, что тебе наговорили, пока я ходила за водой, но когда мы вернулись, офицер полиции присел на корточки, положил руку на плечо Вайолет и произнес:

– Это был несчастный случай. Никто не виноват. Мама не сделала ничего плохого.

– Слышишь, Блайт? Ты не сделала ничего плохого, – повторил ты.

– Это она его толкнула, – сказала я. Ты выдавил мне на шею мазь от ожогов. Я совершенно ничего не чувствовала. – Вайолет толкнула Сэма на дорогу. Я рассказала полиции, как все было.

– Тише, тише, не надо так.

– Я видела ее розовые варежки на ручках коляски.

– Блайт, произошел несчастный случай.

– Коляску толкнули. Сама бы она не перекатилась через желобок.

Ты посмотрел на полицейского и вздохнул, вытирая слезы. Тот еле заметно пожал плечами. Ты кивнул ему, и он понимающе кивнул в ответ. Несчастная мать – совсем обезумела от горя. Смотрите, мне приходится втирать ей мазь от ожогов. Она не в себе.