Эшли Одрейн - Ты знала

Грейс рассказывала об отпуске, из которого только что вернулась: она ездила с семидесятилетней матерью в Кабо-Сан-Лукас, бармен делал им «Маргариту» с кактусом. В конце концов я перестала ее слушать, мои мысли вернулись к детям. Няня обещала прибрать в детских спальнях. Вайолет, конечно, захочет в это время поиграть в подвале, а Сэм будет хныкать, пока она не возьмет его с собой. В последнее время он ходит за ней хвостиком, по утрам зовет из колыбельки: «Вай-ет, Вай-ет». Вспомнив его милый лепет, я невольно улыбнулась. Грейс принялась вещать о каких-то братьях – ранчеро из Айовы, с которыми познакомилась в поездке. Не знала, что в Айове есть ранчо. В подвале еще не закончен ремонт, там сыровато, зато просторно и чисто – Сэм уже вовсю ползает, так что ему будет где разгуляться. Нужно постелить туда ковер, желательно с низким ворсом – его легче чистить, и поставить ящики для игрушек. Ты хранил в подвале спортивное снаряжение. Позавчера положил туда клюшки для гольфа. Вайолет нравится с ними играть. Няня – фанатка уборки, вечно везде драит и чистит, хотя я заверила ее, что это совершенно не обязательно. Сэм обожает Вайолет, буквально не сводит с нее глаз. Клюшка приятно оттягивает руку. Вайолет замахивается. Бьет по маленькой пушистой головке. Это так легко. Всего секунда. Удар. Треск. Будет кровь. Или нет. Сотрясение мозга или просто царапина?

Грейс пригласили на ранчо, она подумывает поехать туда в марте. От ацетона запершило в горле. Я выдернула ступню из рук мастера; ей удалось покрасить ногти только на одной ноге. Хотелось глотнуть свежего воздуха, но при вдохе легкие наполнились отравой. В груди все сжалось. Я почувствовала, что больше не выдержу ни секунды, и схватила сумочку. Мастер в ужасе отшатнулась. «Эй, а туфли? Ты куда?» – крикнула Грейс. Я опрометью выбежала из салона. Клюшки. Вайолет может убить Сэма, она вполне способна. Няня плохо за ними присматривает. Предупреждающе вскинув руку, я помчалась через дорогу на красный. Онемевшие ноги сами несли меня домой.

– Жить надоело? – заорал мотоциклист.

Нет , хотела крикнуть я. Она же убьет его, она меня ненавидит. Вы не понимаете.

– Вайолет! – Я рывком открыла дверь, спустилась в подвал, снова позвала ее. Никто не ответил. – Сэм! Где Сэм?!

Няня выбежала в коридор, прижимая палец к губам.

Сэм спал. Вайолет листала книгу в своей комнате.

Я обессиленно прислонилась к стене. Ничего не случилось.

Ничего не случилось.

– Панические атаки – частое явление, особенно среди молодых мам. Ничего страшного.

Возможно, мне следовало рассказать больше. Доктор подула на кончик ручки, будто он горячий, выписала рецепт и объяснила, как принимать лекарство. Я вышла из клиники, думая о прозрачной оранжевой коробочке на мамином столе, наполненной маленькими белыми таблетками, убывающими с течением месяца. Я засунула рецепт поглубже в сумку.

Было совершенно ясно – с Вайолет что-то не так. После той ночи, когда я застала ее в комнате у Сэма, она изменилась. Особенно меня пугала пустота, время от времени появлявшаяся в ее взгляде, когда она смотрела на нас c Сэмом. Вместо бешеных истерик, доводивших меня до слез, последовала молчаливая, нарочитая, расчетливая холодность. Такое спокойное, уверенное отторжение казалось невероятным для семилетнего ребенка. Ледяные взгляды. Полнейшее пренебрежение. Пассивное сопротивление всем моим просьбам. Доешь, пожалуйста. Прошу тебя, убери игрушки. Она пропускала мои слова мимо ушей, а я была бессильна. Наказания и угрозы не действовали. Последствия ее не волновали. Незначительные проявления любви, которые я получала от нее с момента рождения Сэма, сошли на нет. Она не позволяла мне прикасаться к ней. Наше прежнее противостояние возобновилось, а ты вновь стал единственным человеком, который был ей нужен.

Постепенно мы научились сосуществовать. Вайолет не нуждалась во мне и вскоре стала для меня просто еще одним жильцом, которому нужно положить пластиковые приборы и салфетку в виде сердца. Я сосредоточилась на Сэме, его режиме дня и минимально необходимых обязанностях в отношении Вайолет. Когда ты приходил домой, она искренне радовалась твоему возвращению.

Сэм был моей единственной радостью, и я делала все возможное, чтобы не позволить Вайолет погасить этот лучик света. Иногда, отведя ее в школу, мы с Сэмом приходили домой и забирались в неприбранную постель. Бутылочка, чай, книги, Бенни – что еще нужно для счастья? На столе громоздилась немытая посуда, в ванной лежало нестираное белье. Мы смотрели друг на друга, болтали об уточках и динозаврах и постепенно засыпали под лучами позднего зимнего солнца. Почти в год Сэм по-прежнему с удовольствием спал у меня на груди, несмотря на то что молоко пропало и мой запах изменился. Наверное, он чувствовал, как сильно мне нужен.

Тревога по-прежнему не проходила. В сумочке лежал незаполненный рецепт – каждый раз, доставая ключ или кошелек, я натыкалась на сложенный листочек бумаги и вспоминала о матери. Я не могла заставить себя сходить в аптеку: боялась сорваться.

– Сесилии нет дома. Не знаю, где она. – Папа старался говорить спокойно, но его голос дрожал. Руки тоже. Я наблюдала за ним из коридора. Он солгал: мама уже некоторое время не вставала с постели. Не знаю, зачем отец сказал неправду. В прошлый раз я взяла трубку, но он вырвал ее у меня из рук, словно голос на другом конце провода мог обжечь мне ухо.

Папа приносил маме суп, воду и крекеры. Я спросила: может, у нее расстройство желудка?

– Что? Да, в некотором роде.

Отец нагнал меня на лестнице. У него в руках был поднос с едой для мамы. Я не видела ее несколько дней. Когда же мы с ней виделись? Наверное, когда мама собиралась в город; в последнее время она исчезала все чаще и чаще, обычно на ночь, редко на две. Я прислушалась, но так и не смогла разобрать, о чем говорили родители. Мамин голос звенел от слез, папа был терпелив и спокоен. Я на цыпочках подошла к двери их спальни.

– Тебе нужна помощь.

Раздался звон разбитой посуды. Видимо, мама швырнула в папу тарелку с супом. Папа распахнул дверь и спустился в кухню за тряпкой; я еле успела отскочить в сторону. Мама лежала в кровати, закрыв глаза и скрестив руки на груди. На ее запястье белел такой же пластиковый браслет, как у миссис Эллингтон, когда ребенок у нее в животе так и не родился. У мамы была стройная фигура и тонкая талия, поэтому вряд ли дело в ребенке. Я вернулась к себе в комнату, в глубине души надеясь, что родители продолжат спорить и мне наконец удастся узнать правду. Я уснула, слушая мамины рыдания.

Утром я пошла в ванную пописать и почистить зубы. В доме стояла мертвая тишина – папа еще не встал с дивана. Я подняла крышку унитаза и ахнула: там было полно крови и нечто, похожее на мышиные внутренности, которые соседский кот иногда приносил к нам на порог. Рядом валялись мамины трусы, все в коричневых пятнах. Мне стало ясно – это засохшая кровь.