Павел Давыденко - Ученица

Тузов иногда приносил бензин, вместе с Шулей они готовили коктейли Молотова (нормальные так ни разу и не получились), либо же просто обливали кучу свежего мусора и поджигали. Однажды загорелась чуть ли не вся свалка, и несколько пожарных расчетов тушили чадящий едким дымом карьер.

— Не зассал, причем тут, — потупился Шуля. — Некайф просто. Вдруг он там не один?

— Еще лучше будет. Щас повеселимся.

Эти слова у Тузова могли означать что угодно. И вообще, Тузов каждый раз удивлял своих товарищей, переступая черту, к которой они сами и близко бы не подобрались.

Одно дело стрелять мелочь у малых, начистить хлебальник какому-нибудь ботану-придурку, поприкалываться над учителями. Тут ничего такого, ну, шутки.

«Веселясь», Тузов мог поджечь собаку, вставить палку в задницу беспризорному малому, запихнуть толстый «Корсар» в глотку еще живому голубю, а потом разглядывать разорванную тушку — это одни из самых невинных забав.

Трудно было выразить, что скрывается за холодными серыми глазами. Шуля пытался одергивать товарища, когда ему казалось, что происходящее заходит слишком уж далеко, и всегда не мог долго выдержать взгляда Тузова. И тот соглашался, что мол да, переборщил, но будто бы лишь затем чтоб скрыть истинную сущность.

Надо сказать, что Шуля без товарища не делал бы и половины того, что они исполняли. Причиной тому не банальная жалость, нет, а как будто… в голове вспыхивалапредупреждающая лампочка — древнее «встроенное» табу.

У Тузова для такой лампочки не хватало электричества, либо же она и вовсе давно перегорела и покрылась паутиной.

Сейчас он помахивал трубой, отгоняя комаров и мошек, сплевывал, и вещал:

— Там был только один. Месяц назад тоже один тусовал… ну, я ему дал понять, чтоб он тут не шлялся.

— Что-то ты не рассказывал об этом, — заметил Шуля и Тузов на мгновение перестал махать. Повисла пауза, а потом труба опять с силой рассекла воздух, сбив листья с дерева.

— Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, — ухмыльнулся Тузов.

Они прошли мимо заброшенной стоянки, где ржавели остовы «ЗИЛа», «копейки» и фуры непонятного происхождения. Из-под нее тут же выбрался косматый пес с грязной шерстью, дворняга с помесью кавказской овчарки. Пес помахал хвостом, к которому прицепились сухие травинки, зевнул и полез обратно под фуру — в тенек. Хотя до полудня было еще далеко, чувствовалось, что сегодня столбик поднимется выше 35-градусной отметки, как и всю предыдущую неделю.

Но если на одних жара влияла так, что они размякали и становились податливыми, как пластилин, ленивыми, то на других — таких, как Тузов, — пекло действовало иначе.

— Так… Что мы с ним будем делать, Туз? — спросил Шуля.

— Я слил немного бензина. И приготовил коктейльчики. Сегодня должно получиться, — сверкнули его глаза.

Шулю не терзала тревога, волнение — нет. У него просто возникло странное предчувствие, что сегодня произойдет что-то действительно плохое. Но перечить Тузу — себе дороже. Да и вообще, что за предчувствия — пацан он, в конце концов или телка?

Так что, он отбросил сомнения, хотя сейчас ему хотелось, чтоб с ними был кто-то еще — Кася, хотя бы. Чириканье птиц почему-то не успокаивало, а напротив, нагоняло жути, стихая и вновь нарастая, преследуя. Еще ветер приносил кваканье лягушек и запах болотной ряски — чуть в отдалении текла загаженная речка-вонючка.

Пацаны глядели на полуразрушенную четырехэтажку, на поросли сушняка вокруг. Чуть дальше — камыши, а за ними как раз болотистый водоемчик.

— Он внутри. В нашем форте. Сейчас будем брать крепость, — сказал Тузов, скидывая рюкзак с плеча на землю (внутри при этом звякнуло стекло). Прожужжала молния, в рюкзаке обнаружились боеприпасы: четыре бутылки из-под водки, внутри каждой из которых взболталась до пены смесь бензина и шампуня. Бутылки были аккуратно завернуты пробками, и предстояло сделать фитили из ветоши. Турка протянул Шуле тряпку, тот постоял, и начал рвать старую майку на фитили, сделав тот самый шажок, отделяющий нормального человека от безумца.

— Так он точно там? — облизнул пересохшие губы Шуля, когда они закончили. Он говорил шепотом будто бы для конспирации, а на деле же горло будто сузилось и не пропускало более мощные звуки.

— Точно.

— А… трава не полыхнет? Куда… побежим, Туз?

— Куда, куда… Что ты как моя бабка, — пробормотал Тузов, поджигая первый боеприпас. Они подошли к бараку на расстояние броска, фитиль полыхнул. Тузов подержал бутылку в руке, давая промокшей в горючем тряпке как следует разгореться и метнул снаряд в стену дома. Брызнули осколки и огонь охватил кирпичи. Часть смеси подожгла сухую траву рядом со стеной, повалил едкий дым.

Пацаны застыли, выжидая. Шуля успел подумать, что может, зря он так волновался и предчувствие связано с чем-то другим. Он вытащил еще одну бутылку, а Тузов кинул взгляд на жилище, в котором мелькнул силуэт.

Пацаны переглянулись, на губах Тузова появилась улыбка.

Спустя пару секунд в дверях появился человек. Он размахивал руками и рычал что-то неразборчивое. Шуля остолбенел, а Тузов поджег бутылку и швырнул ее так, что она разорвалась почище снаряда, окатив пламенем фигуру — рычащего бомжа. Огонь тут же накинулся на одежду, вцепился в бороду.

— Не стой! — возбужденно выкрикнул Тузов. — Швыряй бутылку. Поджигай и швыряй!

Шуля молча таращился на двигающегося взад-вперед перед домом бродягу. Ватник и штаны загорелись по-настоящему, и теперь бомж скрипуче орал, размахивая руками, будто пытаясь достать жменю снега из-за воротника.

«Какой же снег, когда такая жара», — мелькнула нелепая мысль и Шуля увидел, что бутылка в его руке объята пламенем, и стекло уже нагрелось. «Тогда почему бомж так тепло одет?»

— Бросай! БРОСАЙ В НЕГО! — кричал Тузов. — Бей захватчиков!

Он подхватил из рюкзака последнюю, четвертую бутылку, а Шуля опомнился, когда пламя начало лизать его кожу. Тело приняло решение само — широко размахнувшись, Шуля забросил «коктейль» и тот взорвался прямо у ног бродяги.

Несчастный взревел и отпрянул назад, пятясь к дому, но споткнулся и упал. Его охватило пламя, трава вокруг загорелась. Бродяга скинул ватник, но теперь уже полыхала его дырявая хэбэшка. Тузов закинул последний снаряд, попав прямо в голову бомжу. Он вскрикнул и упал. Смесь из бутылки уже пропитала его лохмотья и те горели как факел. Шуля не мигая смотрел на это, глядя, как вокруг барака встает стена пламени, а недвижимое тело не издает никаких звуков и не пытается спастись от пламени.

С рук бомжа слезала кожа, на лице вспухли волдыри, превращая лицо в гротескную маску. Как будто пчелы покусали, а потом рожа вдобавок обгорела на солнце. Посмотрев на Тузова, Шуля увидел восторг в нечеловеческого цвета глазах.