Павел Давыденко - Ученица

Еще через минуту голова бродяги стала напоминать гнилую тыкву.

— Хорошо получились. Видишь, как горит! И прям взрывались они. Это я шампуня больше добавил. Класс! Он бухой наверное был. Поэтому такой вялый.

— Туз, бежим! Бежим, Туз! — затряс товарища Шуля. — Он же горит… Бомж горит!

— Я вижу, — улыбнулся Тузов. — Ишь, как визжит, козел… Ладно, погнали.

Они побежали обратно через половину рощи и вышли с другой стороны, к железнодорожным путям возле родника и побрели по шпалам. Мокрые от пота, задыхающиеся, с чумазыми лицами.

По-прежнему чирикали птички, шумели машины в отдалении. На первый взгляд ничего в мире не изменилось, ничего не произошло.

— Это… Блин, а он… Сдох? Туз?

— Какая разница? — после небольшой паузы ответил Тузов. — Наверное. Мы должны охранять наш форт.

— Мы же его почти сожгли сами… Форт. И бомжа.

— Мы одно здание только чуть подкоптили, ничего там не случится. Ну, сушняк этот максимум сгорит. Ты чего, за бича этого переживаешь? — усмехнулся Тузов. — Кому он нужен? Если сгорел, так ему еще и лучше. Теперь не надо деньги искать на водку, да мерзнуть зимой. Они бесполезные, бомжи. Он, наверное, и сам кого-нибудь убил уже. Да он бы и тебя убил за стольник.

Шуля промолчал. У него пока не укладывалось произошедшее в голове, и ему почему-то стало страшно.

Вдалеке прогудел поезд. Ребята отошли со шпал, и зашагали рядом с рельсами. Поезд загудел, и многотонный состав загромыхал на расстоянии вытянутой руки от пацанов.

Шуля до сих пор пребывал в прострации, как его вдруг схватили руки за воротник и потащили к поезду. Он даже пикнуть не успел, почувствовал только, как дрожат и сжимаются яйца, когда вагоны замелькали в полуметре от лица.

— Если кому-нибудь расскажешь про наше сегодняшнее веселье, я тебя грохну! — проорал Тузов, перекрикивая шум поезда. Шуля видел двигающиеся губы, спокойные до безумия глаза, а голос будто возникал в голове. — Понял?

— Туз, ты чего?! — собственный крик показался Шуле плаксивым и жалким. Он тонул в рокоте поезда. А еще Шуля чувствовал, как его мочевой пузырь расслабился и горячая «водичка» потекла по ногам.

— ПОНЯЛ ИЛИ НЕТ?!

— ПОНЯЛ! ОТПУСТИ МЕНЯ, Я ПОНЯЛ!

Тузов помедлил, как будто бы Шуля на мгновение превратился в очередного бесполезного бродягу, которого не жалко убить, а потом отпустил воротник. Закричав, Шуля повалился на рельсы как раз в тот момент, когда состав утянул за собой последний вагон.

Уже позже Шуля поймет, что выбил палец о щебень, позже увидит ожог на тыльной стороне кисти. Сейчас же он чувствовал себя слабым и незащищенным, будто его голого выволокли на площадь в базарный день. Мокрая «шортина» мерзко липла к бедру.

— Пошли, чего разлегся! — усмехнулся Тузов. — Ты что, приколов не понимаешь?

Шуля судорожно кивнул, ощущая во рту маслянистый привкус. Встал, переступил через блестящий рельс, и сошел по насыпи с подкашивающимися, дрожащими ногами. Он мельком глянул вниз, и обрадовался тому, что на шортах из темной синтетики не видно расплывшегося пятна.

Сегодня Андрей Викторович не хотел оставлять дежурных, но Воскобойникова вызвалась сама. Пока он заполнял журнал, она вытерла с доски, вымыла губку (ее он после того инцидента заменил на новую), поставила стулья вверх тормашками на парты. Потом взялась за веник. Преподаватель изредка бросал на нее быстрые взгляды. Сегодня Алина в платье и как всегда, с макияжем. Но ему-то какая разница? Не стоит обращать внимание. Перелистывать, заполнять, перелистывать, заполнять. Ручка скрипит, на среднем пальце — красная выемка. Другая рука чуть подрагивает. В какой-то момент он действительно смог отвлечься. На автомате заполнял журнал и одновременно думал о прошедшем занятии.

Хотя ежу понятно, что лучше не вспоминать. Как там писал Карнеги? Не пилите опилки? Именно. Вот и он не станет… черт.

— А вас другие классы не поздравили, что ли? — сказала из-под стола Алина. — А то вы так удивились.

— Ну, ваша параллель поздравила… Да я замотался немного, поэтому не в себе немного был перед уроком, признаю. Еще раз спасибо большое за поздравление, мне очень приятно.

— Ага, но эти уроды, наверное, все настроение испортили!

— Да нет, не скажу. Я потихоньку адаптируюсь к прикольчикам, нормально. Жалко только, что с одним из ваших подарков так получилось… Деньги, все-таки, заплатили. Мне стыдно.

— Я бы вообще этим ослам ничего не дарила. Да они все равно примерно так же поступили бы с фонариками, остальные. Разбили или вообще выкинули. Кому они нужны…

Что-то коснулось его ботинка. Потом штанины. Он подавил желание дернуть ногой, по спине пробежала дрожь. Отъехав на стуле назад, Андрей Викторович заглянул под стол и нахмурился:

— Ты чего там забыла, Воскобойникова?

— Бумажку не могла достать, — бесхитростно улыбнулась девушка. Глаза ее блеснули, губы слегка раздвинулась в улыбке. Девушка перевела взгляд, и сказала:

— Ой, вы запачкались. — Она принялась отряхивать его брючину, и преподаватель тут же убрал ногу: — Ладно, хватит… То есть, спасибо большое, но вылезай, перепачкаешься.

— Вы такой заботливый, — промурлыкала Алина, однако, так и осталась сидеть под столом, ерзая на коленках. Историк помимо воли бросил взгляд в разрез кофточки, да и кто бы не посмотрел?

А его лодыжку уже опутали цепкие пальчики. Они пошли выше, заскользили к коленке.

— Что ты…

— Помогите мне… Вылезти, — пробормотала ученица, изгибаясь. Волосы ее при этом легли на бедра историка, и на мгновение щека прошла в опасной близости от «молнии» брюк, но преподаватель успел отодвинуться еще дальше. Так резко, что спинка стула ударилась о доску. Воскобойникова потеряла равновесие, и издав невнятный звук, упала лицом вперед, прямо в промежность.

В этот момент в класс заглянула музычка.

— Что-то вы тут мешкаете, Андрей Викторович. А вы… — наблюдая за тем, как из-под стола поднимается школьница, Галина Марковна несколько раз поменялась в лице. Глаза ее, и без того выпученные, полезли из орбит.

— Что у вас тут… происходит?

— Дежурим, Галина Марковна, — бодро ответила Воскобойникова. — Ну вот, колготки порвала… Мы с девочками решили, что сегодня не будем парней утруждать. У них ведь праздник.

— Понятно, — улыбнулась музычка. — Как же ты в таких колготках пойдешь по улице? Со «стрелками»?

— Я ее подвезу, — быстро сказал историк.

— Ага, ага…

Музычка удалилась, а Андрей Викторович чуть не простонал, чувствуя себя полным болваном.

Они и впрямь сели в его «Опель», правда, молча. Андрей Викторович какое-то время сидел, боясь положить ладони на руль. Он чувствовал, что они дрожали, а в желудке до сих пор бродил холодок. Все нормально, нормально. Почему он разволновался? Разве этот эпизод можно назвать компрометирующим?