Кэтрин Маккензи - Я никогда не скажу

Когда вчера вечером Райан поднял всю эту бучу, она попыталась увести Эми оттуда. Предложила навестить их старое укромное местечко — домик медсестры, но Эми отказалась. «Я устала», — говорила она. «Я хочу спать». А еще: «Бесполезно пытаться затевать все заново». Она никогда не говорила Кейт ничего настолько радикального, да еще так решительно. Но Кейт предполагала, что она в какой-то степени заслуживала подобного отношения. От нее уже отказались один раз, причем не кто-нибудь, а ее собственные родители. Тогда она пыталась убедить Эми поехать с ней в Монреаль, но у нее был сын, родственники, а сама она, как и многие другие, для семьи Макаллистер были, положа руку на сердце, только «еще кем-то, кто работает в лагере». Кейт не стала с ней спорить. Она ушла и никогда больше не звонила Эми, и вот теперь, проснувшись однажды утром, ощутила, что ее переполняет сожаление.

А затем наступило утро. И появилась Лидди. Пока они шли в полумраке по тропинке, пар от дыхания окутывал лицо Кейт. Была середина августа, и ночи становились холодными. Мысленно Кейт проклинала себя за то, что не захватила хоть что-то теплое из одежды. С другой стороны, она, конечно же, не знала, что ей придется тащиться куда-то еще до восхода солнца, но догадываться об этом следовало. Ведь тон сейчас задавала Лидди. А с Лидди иначе не бывало.

Вокруг струился жемчужно-серый свет, в котором стволы вечнозеленых елей казались иссиня-черными. По небу текли струистые облака, недвусмысленно предвещая дождь.

Лидди прижала палец к губам, когда они добрались до дома, пробормотав что-то насчет Райана. Что-то вроде «хоть бы он был до сих пор в отключке, но нам все равно придется рискнуть». Она хотела спросить Лидди, какого черта, собственно, происходит, но сестра снова потянула ее за руку. Так они и оказались внутри — вокруг витал запах застарелого дыма и подвальной сырости. Лидди включила настольную лампу, одну из тех ярких лавовых ламп, которые были модными в шестидесятых и которые Кейт ненавидела лютой ненавистью. На стене возник клубящийся отсвет, от которого ее едва не стошнило.

— И что нам со всем этим делать? — спросила Кейт. — Мне думается, даже «Доброй воле» ничего из этого хлама не приглянется.

— Думаю, стоит позвонить 1-800-ЗАБЕРЕМ-ВАШ-МУСОР.

— Ты что, хочешь оставить что-то себе?

— А ты что, нет?

Хотела бы она сказать: «Да, хотела бы. Чтобы здесь сохранились хоть какие-то дорогие ее сердцу воспоминания». И, скорее всего, они здесь были, но не просеивать же весь этот хлам в надежде найти одну-единственную жемчужину. Ее никак нельзя было назвать шопоголичкой, ну не могла она, например, часами рыться в грудах одежды, хотя и знала, что покупка достанется ей по самой выгодной цене — чепуха все это. Ей было достаточно пробежаться по ссылкам на свои любимые интернет-магазины, и вуаля — она уже во всем соответствии новому стилю.

— Что-то не очень хочется.

— Ну и ладно. Зато остальные, я думаю, еще как захотят что-нибудь здесь прихватить. Лидди подошла к высокому шкафу из дешевой фанеры и распахнула антресоли, едва успев подхватить вываливающуюся груду коробок и папок. Справившись с этим, она взяла одну наугад.

— Ты что делаешь?

— Пытаюсь раскопать папины делишки.

— Папины что ?

Лидди одарила ее взглядом. «Что, не врубаешься?» Всю ту ерунду, которую он называл своими «расследованиями».

В голове Кейт вспыхнуло воспоминание — поздно ночью она ищет отца, чтобы окончательно решить вопрос с персоналом. Он сидел за столом, в свете лавовой лампы его лицо казалось багровым, и по нему, казалось, бродили кровоподтеки. Стена позади него была увешана картинами, а перед ним лежал большой лист бумаги, на котором была начерчена какая-то схема — если судить по тщательной проработке ее линий, эту карту продумывали уже давно. Имена и названия в кружках и звездочках. Какие-то стрелки и глубоко продавленные штрихи, указывающие на некие места. Когда она подала голос, он перевернул лист, и повел себя так, словно то, что открылось глазам Кейт, было совершенно в порядке вещей. И она поступила как всегда — отмахнулась от увиденного, спросила себя, ну не дура ли она, и вернулась к Эми, решив, что на увиденное не стоит обращать внимания.

А ведь подобное отношение к себе может послужить неплохим резюме, а то и эпитафией, подумала она. «Кейт Макаллистер. Она никогда ни о чем не задумывалась всерьез».

— Думаешь, он пытался расследовать то, что случилось с Амандой?

— А разве не об этом он говорил в своем письме?

Лидди сбросила всю бумажную груду на пол. Альбомы и фотографии расползались в разные стороны, словно колода карт. Она провела рукой по своим коротко постриженным волосам, которые теперь торчали как щетка.

— Для этого потребуется время.

Кейт присела рядом с кучей расползающихся бумаг. От этого подвала несло травой. И этот запах она меньше всего хотела обонять в шесть часов утра.

Она подняла папку для бумаг. Рядом с подписью отца была подпись некой Стефани. — Тут записи о тех, кто гостил в лагере?

Лидди оторвала взгляд от бумаги, на которую она в тот момент глядела. — Наверное, да.

Потом открыла лежащую перед ней папку. Увидела фотографию одной девушки, смутно ей знакомой. Та, кажется, провела в лагере два лета подряд, прежде чем ее исключили за то, что она частенько поздно ночью забиралась в домики к мальчишкам. Возможно, это фото сделала мать. Она сама называла себя «семейный фотограф» и бережно хранила все сделанные снимки — с каждого летнего сезона. И у нее был свой собственный архив, который она, аккуратно распределив все в хронологическом порядке, хранила в металлической картотеке, расположенной под лестницей.

Кейт взяла снимок. — Помнишь ее?

— Стефани Стивенс, верно? Она не вылезала из койки Джека Цайдера и к тому же перетрахала всех его друзей. За это ее и выгнали.

— Не думаю, что именно поэтому.

— Именно поэтому. Их застали за сексом втроем или что-то в этом духе. А окончательно ситуация стала паршивой, когда выяснилось, что какой-то пацан еще и наблюдал за этим.

Кейт просмотрела сделанные отцом записи — да, именно это и произошло. И хотя Кейт казалось, что Стефани была скорее жертвой — не изнасилования, конечно, ей просто грубо манипулировали — ее все же отправили домой, как и тех парней, поскольку руководство лагеря всерьез опасалось того, что эта история разойдется среди отдыхающих.

— Как ты об этом узнала? Нам же было… — она посмотрела на дату — всего по одиннадцать, когда это случилось.

— А меня интересует, как ты могла не догадаться об этом.

— Потому что я не имею привычки прятаться под лестницей, чтобы подслушивать чужие разговоры.

— Не надо меня осуждать.