Кэтрин Маккензи - Я никогда не скажу

— Мне не хотелось бы рассчитывать на их помощь.

— Но ведь для того и существуют семьи!

Наступила тишина. Райан сидел и думал: может ли он решиться на это? Просто попользоваться деньгами родителей Кэрри и навсегда забыть о лагере? Нет, так поступить он не в состоянии. Ведь ему все вечно напоминают, что он кому-то чего-то должен. Заставляют его почувствовать себя неудачником. И с этим он должен был справиться сам.

— Ты как, нормально? — спросила Кэрри.

— Вполне.

— Может, сегодня не будешь пить так много?

— Сегодня — определенно.

В подвале близняшки снова заговорили. Райан даже напрягся, чтобы разобрать их болтовню. Они что, все еще трепались о Стейси? А что еще могло оказаться в этом подвале?

— Давай я позвоню тебе попозже, — сказал Райан.

— Обещаешь?

— Клянусь.

Разве это было первое обещание, которое ему приходилось нарушать?

— Привет, Мэри, — сказал Шон, входя в лавку ремесленных изделий. Хотя он и произнес это едва слышно, он увидел, как плечи Мэри дернулись. Почему каждый из них так реагировал на него? Даже после тесного общения вчера вечером? Почему его существование для всех является, похоже, одним сплошным и неприятным сюрпризом?

— Привет, Шон.

Она повернулась. Она была в одежде для верховой езды. Обтягивающие замшевые брюки, высокие коричневые сапоги, начищенные до блеска, белое поло и свободная куртка. Ее традиционная униформа. Так он предпочитал думать, хотя прекрасно знал, что она носит и другую одежду. Единственным отличием от ее обычного вида был цвет ее кожи. Обычно она хорошо загорала, почти так же, как он, и он был готов поклясться, что еще вчера ее кожа была весьма смуглой. А сегодня она изрядно побледнела. Словно просидела все лето взаперти или долго болела.

— Ты чувствуешь себя так же паршиво, как и я? — спросил он. По правде говоря, у него действительно в то утро все валилось из рук. Проснулся он в 6:45, как обычно, однако во рту почему-то был отвратительный привкус, несмотря на то, что он тщательно почистил на ночь зубы. Ему хотелось просто повернуться на другой бок и снова заснуть, но он заставил себя подняться. Даже успел вовремя дать звонок, но начинающийся день не принес ему радости. Похоже, надо возобновить тренировки, подумал он. Нужно сделать хоть что-нибудь, чтобы надвигающееся пятидесятилетие не маячило так близко. Но у него не было отца, который мог бы понукать его позаботиться о своем бренном теле, когда у него самого опускались руки. Хотя, может, в этом смысле он и ошибается.

— Я в порядке, — сказала она. Верилось в это с трудом — например, ее губы, на которых еще оставались следы помады цвета красного вина, просто растрескались.

— Что ж, неплохо выглядишь.

— Спасибо.

В руках она держала книгу. «Таинственный сад». Почему-то он сразу понял, что это именно она. Очень может быть, что это был экземпляр его матери, либо же книга была очень похожа на него. Она, кстати, изо всех сил старалась пробудить в нем любовь к этому произведению, но он сказал: это, дескать, типичное то, что называют «женским чтивом». И до сих пор жалел, что произнес эти слова.

— Зато, готова держать пари, Райан сейчас просто никакой, — сказала Мэри. — Да и Марго наверняка не лучше.

— Да, мы наделали немало глупостей. Не стоит впредь повторять таких ошибок.

— А я вот повеселилась, — сказала она, выпятив подбородок. Ее длинная белокурая коса свисала через плечо. Когда она поворачивалась к нему спиной, можно было подумать, что ей по-прежнему пятнадцать. Однако, если взглянуть с другой стороны, именно она состарилась прежде остальных. А может, состарился он сам. Спрашивается, отчего это все утро ему в голову лезли всякие левые мысли? Неужели во всем было виновато чрезмерное количество выпитого спиртного?

— А ты что скажешь? — поинтересовалась она. — Ты-то повеселился?

— С вами, ребята, всегда весело. Ты же знаешь.

Мэри нахмурилась. Шон был почти уверен, что знает причину этого. Он почти не обращал на нее внимания, по ходу взросления он все больше и больше тянулся к Марго. Может, здесь он и ошибся? Ведь Мэри по типу соответствовала ему гораздо больше. Собранная. Спокойная. Может, они смогли бы…

— Вовсе не обязательно нам подпевать.

— Я вполне серьезно.

— Да правда, не стоит этого делать. Но все нормально. Тебе ведь хотелось зависнуть на пару с Марго, разве не так? Вот было бы здорово.

Шон почувствовал, как краска заливает его щеки. Неужели все знали, что творилось в его сердце? О том, чего он так долго желал? И что мог рискнуть всем ради того, чтобы получить желаемое?

— Для тебя, наверное, странно жить здесь сейчас, когда родителей не стало.

Шон задумался над ее вопросом, глядя, как она смотрит на книгу, когда-то принадлежавшую его матери. Как же та разозлилась на него, когда он наотрез отказался от того, чтобы она прочитала ее ему вслух! Не хочу я слышать ничего об этой придурошной Мэри и ее саде! И очень может быть, что это были последние слова, которые он ей сказал.

Тогда они жили в садовом домике, расположенном позади «Сумерек». Подобные места не были редкостью в небольших городах, рассеянных вокруг Квебека — там они разъезжали каждые три месяца, когда у матери появлялась охота погонять по трассе. А когда они возвращались, она всегда сразу по прибытии измеряла его рост, сверяясь с отметкой, оставленной в последний раз.

В то время Шон не понимал, как можно жить подобно перекати-полю, словно философы-перипатетики. Именно это словцо и употреблял мистер Макаллистер — «перипатетики» — так что Шон отыскал его толкование. Вот что оно означало: «Путешествовать с места на место, работая понемногу и не задерживаясь в одном месте надолго». Так гласил словарь. Может быть, подумал он, пытаясь собрать воедино воспоминания о детстве, она поступала правильно. Хотя и вечно шлялась по задрипанным барам. А если вспомнить ее гардероб? Эти чулки в сеточку и длинные белые рубашки? И как в уголках ее глаз всегда оставалась тушь, даже если она только вышла из ванной? И этот запах — дикий, мужской — который прямо лип к ней, словно духи?

И мужчины. Сколько же было этих мужчин.

— Шон? Ты меня слышишь?

— Да, извини. Тогда все было иначе, это уж точно.

— Скучаешь по ним?

— Разве это для тебя так странно?

— Да нет. У всех нас свои странности.

— А ты разве не скучаешь по ним?

— Честно? Как-то не очень. Звучит ужасно, да?

— Я никогда не понимал вас, когда вы были детьми.

— Мы больше не дети.

— А что, это имеет какое-то значение?

Вот теперь он разозлился. Дети Макаллистеров всегда были кучкой… как это… неблагодарных эгоистов. Так говорила его мать, которая, приходится признать, была самой настоящей шлюхой. И как же страдала его душа от воспоминаний об этом. Только вспомнить всех этих мужиков, которые просто пользовались ей… И тот ужасный факт, что он, скорее всего, и стал причиной, по которой она пошла на это. А потом ему пришлось столкнуться с другим ужасным фактом — оказывается, Мэри и другим было наплевать на то, что дальше будет с лагерем. Сколько же на него навалилось.