Анне Ханкок - Питбуль

Шефер вытащил свой «Хеклер и Кох» и прицелился в него.

— Опусти оружие, Петер!

— Какое? — Зельнер направил пистолет на себя и пристально посмотрел на дуло. — Ты вот об этом?

— Опусти его!

Зельнер наклонил голову и уперся лбом в дуло пистолета. Он положил большой палец на спусковой крючок и закрыл глаза.

— Стой! — сказал Шефер. — Опусти пистолет!

— Я просыпаюсь каждое утро и спрашиваю себя, зачем я живу, — невнятно проговорил Зельнер. — Каждое гребаное утро… — Он снова открыл глаза. — Не знаю, почему я все еще здесь, Эрик. А ты? Ты знаешь, в чем смысл всего этого?

— Опусти пистолет, Петер. Сейчас же!

Зельнер бросил пистолет в траву к ногам Шефера. Он поднес бутылку ко рту и сделал глоток.

— Делай что хочешь, — сказал он, проводя тыльной стороной ладони по губам. — Мне уже все равно.

Шефер подобрал пистолет, спрятал его в карман брюк и убрал собственное оружие.

— Какого черта ты творишь? — тихо спросил он и сел рядом с Зельнером. Он положил руку ему на плечо. — Что это у тебя за дела, парень?

— Лиз умерла, — сказал Зельнер, глядя в пространство.

Шефер сжал губы и кивнул:

— Я знаю.

— И Никки и Наоми… их нет. Их нет никого.

— Я знаю, — повторил Шефер. — И я соболезную тебе, что так случилось. Мне действительно чертовски жаль.

Зельнер встретился с ним глазами, усмехнулся и покачал головой.

— Просто скажи, зачем пришел.

Шефер достал из кармана свидетельство о смерти Мазорека и развернул его.

— Расскажи мне об этом, — попросил он.

Зельнер бросил быстрый взгляд на документ, но промолчал.

— Это было убийство? — спросил Шефер.

Зельнер посмотрел себе под ноги и глубоко вздохнул.

— Я знаю все о девушках, — сказал Шефер. — О Мии и Нине. О Йесе Декере и его секс-клубе в Броагере.

По-прежнему молчание.

— Я только что был у Курта Линнета в Страндереде, и он говорит, что в показаниях полиции сообщал, как видел Фишхофа вместе с Мазореком на пристани в тот вечер, — продолжил Шефер. — И вот свидетельство о смерти за подписью твоего двоюродного брата. Как опытный врач, он должен уметь при прочих равных условиях отличить убийство от утопления — или, по крайней мере, знать, что такое тело всегда должно проходить процедуру вскрытия. Как ты объяснишь, что по этому делу не было проведено должного расследования?

Петер Зельнер встал и подошел к перилам, отделявшим террасу от сада. Он положил руки на перила.

— В то утро вызвали меня, — сказал он, становясь спиной к Шеферу.

— О чем ты? — спросил Шефер. — В какое утро?

— Мне досталось дело на улице Брандта. Бьянка, бедная девочка, она… Ее тело было одной сплошной раной, и она… — Он покачал головой. — Свидетель дал показания, что в ту ночь от дома отъезжала машина, похожая на машину Мазорека, а я знал, что у него зуб на Йеса Декера. Девочка была беременна внуком Декера, и я… хоть я и не мог этого доказать, но я знал , что ее убил Мазорек. — Зельнер приподнял плечи, тяжело вздыхая. — Поэтому я… я и обратился к Яну. Я рассказал ему, что подозреваю Мазорека и что Бьянка не единственная, в чьем убийстве я его подозреваю.

— Мия Сарк и Нина Далсфорт?

Зельнер кивнул:

— Мия и Нина, да, и еще несколько человек. Другие молодые девушки, исчезавшие в те годы в этой части страны. Я попросил Яна присмотреть за ним. Фиксировать каждый его шаг. Они оба работали на норковой ферме, так что Ян каждый день видел его.

— И как отреагировал Фишхоф?

— Он взбесился от ярости. Сказал, что убьет его! Я попросил его успокоиться и направить свой гнев на то, чтобы заманить Мазорека в ловушку, собрать против него улики, и я думал, что сумел уговорить его, но, когда я вытащил Мазорека из воды в тот вечер, я сразу понял, что это было убийство.

— Как?

— Тело сильно обгорело, но на горле все равно были видны порезы, и когда Курт сказал мне, что видел Мазорека с Яном в тот вечер, я понял, что́ сделал Ян, и я… я решил, что это должно сойти ему с рук.

— Ты не выступил против него?

Зельнер покачал головой.

— Он исчез. Он оставил письмо на столе кухни в одном из служебных домиков в Бенниксгорде, где он жил.

— Письмо?

Зельнер кивнул. Он глубоко вздохнул и взялся покрепче за перила.

— Там говорилось, что он больше не может продолжать так жить. Сначала я подумал, что это предсмертная записка, но, осмотрев квартиру, обнаружил, что он забрал с собой паспорт. Бумажника тоже не было, и я решил, что он бежал за границу. Только теперь я узнал, что все эти годы он жил на Зеландии.

— Но ты знал, что было совершено убийство, и закрыл дело?

Петер Зельнер кивнул.

Шефер покачал головой.

— О чем, черт побери, ты думал?

— У человека должно быть такое право. — Зельнер повернулся к Шеферу. — Убили его дочь, Эрик. Ее пытали. Беременную женщину! Двадцати двух лет от роду, черт возьми. — Его голос сорвался. — Возможно, ты все время видишь подобные вещи и поэтому не так восприимчив к этому, но то, что сделали с этой девушкой… — Он крепко зажмурился и покачал головой. — Я никогда этого не забуду.

— Но ты говоришь про самосуд, Петер. Про месть! Тут же гребаная Южная Ютландия. Это тебе не Дикий Запад.

— Лиз вынашивала Никки, когда убили Бьянку. Она была беременна .

Шефер ничего не ответил, и Зельнер покачал головой.

— Тебе не понять, — сказал он, — у тебя нет детей.

— Совершенно неважно, есть у меня дети или нет, — сердито сказал Шефер. — Закон один для всех! Ты не можешь выбирать, кому позволено его нарушать. Это так не работает!

— Мне все равно. Дело в шляпе! Мазорек получил по заслугам. — Зельнер встретил взгляд Шефера, подняв подбородок.

— А как же родители других девушек? Разве они не заслужили узнать, что стало с их детьми?

— Это все равно не вернуло бы их назад.

— Значит, вместо того, чтобы делать свою работу, ты оставил этих родителей жить в неопределенности двадцать лет? Двадцать лет Ингеборг Сарк ждет возвращения дочери! Двадцать лет разваливается семья Далсфорт, потому что мать одержима поисками ответа!

Петер Зельнер смотрел в землю.

Шефер покачал головой:

— А другие девушки, которых ты упоминал? — спросил он. — Их тела были найдены?

Зельнер покачал головой.

— Я проверил кормушку, которой они пользовались на норковой ферме, и обнаружил в ней следы крови. ДНК трех людей, фрагменты костей, осколки зубов. Они не принадлежали ни Мии, ни Нине, и я так и не выяснил, чьи они.

Шефер некоторое время молчал, пока до него доходил смысл сказанного Зельнером, а потом скривился от отвращения.

— Ты хочешь сказать, что он своими жертвами кормил норок?

Зельнер рассеянно кивнул:

— По крайней мере, некоторыми. Я стал выяснять, где работал Мазорек, и узнал, что он несколько лет работал по ночам на гренландском кирпичном заводе в Эгернсунде. Я видел тамошние печи: температура в них выше тысячи градусов. Брось туда тело, и через несколько секунд оно превратится в пыль и пепел.