Нолан Росс - Семья. История об отцах и детях, и чужаках

«Джейк Брамс останется в живых», – снова возникли в памяти слова преступника, и я понял в очередной раз, что «скоро я его отпущу» никоим образом в словах этого ублюдка не читалось. Так чего же я ждал? И почему вообще поверил? На этот вопрос ответов у меня тоже не было. Не стало. А ведь я точно помню, что семь лет назад они у меня были, иначе я никогда бы не принял решение взять вину на себя. Вот только эти семь лет ежедневного ада начисто стёрли каждое из моих доводов, надежд – стёрли любую даже самую незначительную зацепку, которая могла бы меня сейчас привести к пониманию того, почему я взял и пожертвовал своей жизнью ради мальчишки, которого практически не знал. Или знал?

От этих мыслей я лишь горько усмехнулся, но при этом ощутил в груди совершенно неприятный страх от мысли: я не только не знал Джейкоба Брамса – сейчас я понял, что даже не мог его вспомнить. Был ли вообще мальчишка по имени Джейк Брамс на самом деле, или я проиграл ещё самый первый суд, а мое подсознание пытается придумать мне «красивую», трагичную историю о самопожертвовании? Я с трудом заставил себя не рассмеяться в голос – настолько бредовыми и одновременно имеющими под собой неплохую здравую почву были мои предсмертные мысли.

Но, лишь допустив мысль, что мальчишки, который зажёг в моей жизни свет, не существовало и вовсе, или что он был давно мёртв, или что пребывал в аду… От этих мыслей свет действительно погас. Только уже свет моей жизни. Начал это делать ровно в тот момент, когда из моих вен наконец начала струиться горячая кровь. Вот только моя смерть не была искуплением, жертвой – такой роскоши мне никогда не получить, я это знал. И последнее, что пронеслось в моих мыслях, но уже не смогло быть произнесено вслух, было чёткое и совершенно точно доказывающее мне, что мальчишка по имени Джейк Брамс существовал в моей жизни…

« – Я подвёл его…»

Джейк не знал, сколько он пролежал на земле, глядя на небо и ощущая прохладу воздуха. Как и не знал, долго ли продлится его внезапная свобода, которую по какой-то причине подарил ему его мучитель. На тот момент Джейк знал лишь одно: он может себе это позволить – забыть про время и просто раствориться в его течении. Делать это без привычного ожидания, которое выкручивало всё его существо наизнанку: без привычного ожидания боли, страха, унижения, очередного исчезновения надежды на то, что когда-нибудь этот кошмар закончится.

Да, Джейк потерял счёт времени и обрёл его снова лишь, когда начало светать. Джейк понятия не имел, где он находится и, поднимаясь с земли, лишь надеялся, что найдёт дорогу, что на ней ему посчастливится остановить машину и… Поток этих мыслей был сейчас настолько схож с тем, который уже был у Джейка не так давно, и который почти привёл его к освобождению… Но в конечном итоге оказался самым страшным крахом надежды.

Джейку потом не раз снились фары приближающейся машины, не раз ему самому удавалось бежать по лесу быстрее, быть смелее, настойчивее и сильнее в своих попытках отбиться от настигнувшего его монстра. Джейку не раз снилось, как водитель машины останавливается, заметив его, и как после – расстояние между Джейком и его мучителем становится всё больше и больше, а до дома – всё меньше и меньше… Во сне Джейк чувствовал свободу и приближающуюся встречу с родителями так остро, что, просыпаясь, каждый раз был уверен, что под ним не хлипкая, будто сколоченная наспех, маленькая кровать, а вокруг – стены подвала… Просыпаясь, Джейк был уверен, что он дома. А потом он всё вспоминал.

Да, Джейк надеялся отыскать дорогу, пусть даже ведущую неизвестно куда. Ведь, будь она даже на другом конце Земли – неважно – рано или поздно она приведёт Джейка к родителям, приведет домой. Но надежда в очередной раз дрогнула и исчезла, стоило Джейку подняться на ноги и понять, где он находится. И с этим пониманием ощутить, как на место надежды приходит совершенно неловкое и давно позабытое чувство, которое зовётся счастьем: поднявшись на ноги, Джейк, не до конца веря своим глазам, смотрел на задний двор своего дома, а из-за деревьев, которыми он был усажен, виднелась дверь, ведущая на кухню, на крыльце которой мама так часто стояла и звала его обедать или ужинать, когда Джейк, теряя счёт времени, заигрывался с воображаемыми друзьями в нечто вроде «поиска сокровищ» или «детективов»…

С каждым шагом подходя всё ближе, открывая скрипучую ржавую калитку, Джейк боялся отвести взгляд от открывшейся его взору картины, словно сделай он это – и снова проснётся в затхлом подвале и к ужасу осознает, насколько сильно в этот раз разыгралось его воображение. Джейк боялся даже думать о вероятности такого исхода.

Задняя дверь была закрыта: Джейк видел это невооруженным взглядом. И это означало, что дома никого нет. Но это было сейчас неважно, ведь Джейк уже был дома. И никакое пробуждение не могло бы заставить поверить его в обратное. Сев на нижнюю ступеньку ставшего таким маленьким крыльца, которое прежде всегда казалось ему подобным трибунам в колизее, Джейк провёл ладонью по шершавой облезшей краске, невольно вспоминая о том, как помогал маме слой за слоем наносить этот «девчачий», по мнению Ника, цвет… Мысли текли то быстро, то медленно, будто, как и всё существо, до сих пор не осознавая: будет ли погоня, надо ли прятаться? Не сошёл ли Джейк с ума, вот так спокойно сидя на крыльце, где в любой момент его может настигнуть его мучитель?

И словно делая эти мысли реальными, внезапный удар сзади по голове снова погрузил Джейка в такую знакомую и ненавистную тьму, возвращаясь в которую он вновь видел лишь очертания тесного, затхлого подвала…

Даже будучи неверующим, но делая то, что сделал с собой я, невольно задумываешься: а что потом? Что – там? Точно не рай, если верить святошам. Так что же? Ад? Вот только может ли он быть страшен тому, кто жил в нём столько лет? Хотелось бы сомневаться в этом, хотелось бы думать, что ты уже настолько «тёртый калач», что тебя невозможно напугать ничем.

Но, наблюдая, как моя кровь струится на пол камеры, смешиваясь с пылью и грязью, как уносит из моего тела остатки жалкого существования… Да, страх в это мгновение всё же пронёсся в моей голове.

Вот только был он адресован не моей участи, а участи мальчишки, которому я искренне желал смерти, делая это по самым противоречивым причинам. Но сейчас, отходя в мир иной, зная, что хотя бы таким образом я покину стены этого места… Сейчас я наконец ощущал свободу. И я желал поделиться ей. Да, несмотря на мои периодические приступы злости и ненависти к Джейкобу Брамсу, сейчас я желал ему смерти, желал, если он каким-то ужасным чудом был ещё жив, чтобы у него тоже появилась возможность ощутить, как приближающаяся смерть приносит с собой освобождение.