Марк Шнайдер - Несправедливость

Нужно пойти на обследование, – шептал в себе он, – но как? Одному не хочется, страшно. Нужно с кем-то, с тем, кто достоин правды. Кто не осудит, не обидит, кто поймет, услышит. «Пусть мама услышит…», блевать хочется. Мама, зачем ты меня такого родила? Я не хотел болеть, я не хотел страдать, я не хотел жить здесь. Хочу уйти с достоинством, по-своему. Не так, как хотите вы – до старости жить надо, я это понимаю. Я хочу до старости, мне жизнь не дает. Как сделать себе легче? Как легче жить? Я всегда считал, что мелкие проблемы для идиотов, я согласен с собой, я готов всем рассказывать и внушать это. Но у меня не маленькая проблема, я умереть могу. Мне ничего не остается делать, только ждать своей смерти. А она будет простой: я усну и никогда не проснусь, я просто умру во сне от боли. Никто даже знать не будет.

Взял телефон. Кровавыми пальцами разблокировал, нашел контакт, написал:

«Помощь нужна, Вов».

Не ответил сразу. Занят. Ну ничего, подождет.

Перевернулся с бока на спину. Посмотрел на лужу крови. Все залито. Туалетной бумагой убрать можно, впитает в себя алую жидкость и можно смыть в унитаз. Может, девушки так же делают? Так же подтираются и смывают. Не его проблема.

Намотал на руку бумагу. Протер сначала нос, потом пол, стену, которую заляпал, экран телефона. Выбросил, смыл. Чисто.

Открыл на телефоне карты, посмотрел месторасположение клиники: около Обводного канала, четыреста метров от станции. Близко, хорошо.

Записался еще вчера на МРТ головного мозга. Стрясут за это две с половиной тысячи, взял из копилки.

Высветилось сообщение:

«Я к вашим услугам!» – печатал ему Вова.

Дима обрадовался.

«Сходим в частную клинику, рядом с „Обводным“? Сегодня».

«О, я сегодня уже одну хирургическую операцию провел, а тебе зачем?» – его смех просачивался через экран и расходился по стенам всего дома.

«По дороге расскажу. Пойдешь?»

«Конечно! Как мне другу не помочь-то? Где встретимся, больной?»

«Прямо у метро Обводного. Я буду через час где-то».

«Давай, буду ждать».

Собираться нужно. Через боль.

Сил не было встать, но получилось. Открыл дверь, прошел, спеша в свою комнату. Набросал нужного в сумку. Ноги подкосило, приземлился на одно колено. Встал.

– Ты чего там? – крикнула с соседней комнаты мама, услышала.

– Поскользнулся просто, нормально все! – хрипло ответил Дима.

– Осторожней! – присоединился отец из той же комнаты, где была мама.

Не узнают, не услышат, не поймут. А если и поймут, то только в самом конце, когда я уже буду собираться умирать. А умру я красиво. С честью, блин.

Переоделся, взял зонт, захватил сумку. Вышел из комнаты, заглянул в комнату с родителями – вино пьют, смотрят что-то по телевизору.

Приятного, блядь, просмотра.

– А ты куда? Там же дождь, – проговорила быстро мама.

– Погулять, с другом. Осень, гулять надо, мам.

– Ну ты там недолго!

Не узнаешь, не услышишь, не поймешь, мам. Никогда… Не хочу, чтобы вы знали.

Быстро накинул пальто, вышел из квартиры, закрыл на один замок. Родители и так дома.

А если это не опухоль? Что же, зря обследовался? Только зря деньги потратил, еще и много так. А если все же опухоль? Может, рассказать остальным? Нет, нельзя. Никто не должен знать. Если только Вова. К нему только и есть доверие о неразглашении. Он-то не расскажет всем о моей возможной болезни.

Открыл дверь на улицу, ветер с грохотом помог ее закрыть. В лицо хлынул ливень. Отстегнул зонт, нажал на кнопку. Взмахнул рукой, чуть не вылетел. Нужно было идти против ветра. Практически бессмысленно люди шли с зонтами – и так накроет. Трудно идти, сдувает назад. Зонт выскользнул пару раз и оказался на расстоянии вытянутой руки. Ноги через несколько минут уже были полностью мокрыми, а пальто только-только начинало просачиваться влагой.

Вот какая погода бывает в Петербурге. А причем она тут частенько. Зачем вы сюда переехать хотите? Чтобы вас потом сдувал маленький и нежный ветерок? Непривыкший человек сразу сломается, разложится, упадет на асфальт, а настоящий петербуржец – ни хуя. Настоящий петербуржец будет стоять на своем, идти до конца, до его цели. До финала комедии! Пока ноги не отсохнут, пока руки с ногами не задубеют от холода. Мы те еще дебилы, ходим по льду Невы зимой, кто-то умудряется провалиться, и их тела находят уже весной, когда лед растает. А вы, возможно, еще не видели тела утопленников. А тут они не простые, а золотые. Замерзшие утопленники, как вам такое? В Москве тоже есть речка, тоже замерзает, тоже утонуть могут. Но она не такая большая, область поисков мала. В Ростове есть речушка, но там тепло. Хер знает, как там вообще люди тонут.

Ветер надувал, становилось все холоднее. Осеннее время года давало о себе знать.

Решил идти дворами. Вспомнил сон, мурашки прошли по телу.

Вов, ты только не подведи, будь на станции. Один не пойду в эту клинику, оно мне не сдалось. Благо ты свободен в это время. Трачу я его у тебя. Надеюсь, простишь как-нибудь за это, хотя, сегодня ты узнаешь, что это не просто так, не просто так я потратил твои несколько часов.

Вышел из дворов. Станция уже близко. Еще немного дойти.

На дороге раскинулась огромная лужа. Скорее даже озеро. В такое наступишь разок, и простуда охватит сразу, а до дома не успеешь, процесс-то уже начался, стартовал.

Около станции столпились люди: ждут, пока ливень закончится. Кто-то такси вызвал, кто-то просто наблюдает. Ну а Диме нужно было протиснуться сквозь эту живую стену. Выход перегородили, твари.

Свернул зонт.

Как учили в такую толпу заходить? С силой? Конечно, с силой. Лучшая защита – нападение!

Влетел с разбегу в неизвестных ему людей, сам чуть не упал, ощупал рукой чьи-то тела. Прошел через один круг Ада. Сзади послышался крик в его сторону, грозно. Уже не важно.

Внутри народу было еще больше. Откуда на отдаленной станции метро столько людей? Почему их тут так много? Время рабочее, откуда вы здесь?

С трудом прошел к турникетам, приложил карту. Все. Теперь только на «Обводный канал».

В туннелях отключался интернет. Скучно без него. Как люди вообще жили до создания сети? В военное время интернета не хватало, да и простой связи тоже не хватало. Так бы все военные действия длились быстрее, а если в году так тридцатом создали ядерное оружие – скорость любой войны равнялась бы скорости обычного пулевого выстрела из пистолета тогдашних времен.

Голова опять начала раскалываться. Сколько можно? До смерти можно.

В вагоне метро сидело мало человек, обойдется. Кровь не льется, только покалывает мозг. Нейроны дергает, сука. Дергает за ниточки, как марионетку: один раз кольнет, и ты захочешь руку отдернуть в сторону, а может и голову по выработанному уже рефлексу, в стенку ударить, чтобы больше не болела. Он ни разу не ходил к врачу, только и ждал, пока само пройдет. Само не проходит уже долго, а может, все-таки пройдет? Через месяц, два, три, а может, год? Хорошо, пройдет. Все будут только и вспоминать о нем, как все у него было хорошо, как у него все прошло. Так хорошо прошло, что он лежит в гробу, на глубине двух метров, наслаждаясь обезболивающим – червями в его глазах.