Роман Малич - Среди пустоты снов

– Ну хорошо. Тогда другой вопрос. Как мне выбраться отсюда?

– Дай-ка подумать. Хмм… Задача не из легких. Если ты не умер, а попал сюда, скажем, выпив синий эликсир, то я могу тебе предложить прочесть один из трех, на выбор, свитков заклинаний. Это наделит тебя одной из трех способностей, а заодно, вернет тебя в твой мир. Начальство запрещает мне раздавать кому-попало эти свитки, но ты я вижу человек не простой, в самом рассвете сил к тому же. Ладно, так уж и быть, могу сделать для тебя исключение.

– А если все же помер?

– Если сгинул, то уж извиняй, тут я ничем помочь тебе не смогу. Своей чредой как-нибудь путь да найдешь свой. Можешь вот ко мне в приемники устроится, пыль протирать на полках, да полы промывать.

– Думаю, я все же выпил эликсир, но воспоминания очень размыты и всего я вспомнить не могу, увы. А что за способности в этих свитках?

– Снова ты про свою амнезию заладил?! Ох, и наскучил же ты мне. Ну ладно, держи вот тогда, выпей лучше медового, лакомого чаю, с чудесными свойствами, что я недреманно заварил тебе, он поможет вернуть тебе твою драгоценную память.

А сейчас, я расскажу тебе о всех магических способностях очень подробно, но достаточно кратко, чтобы ты мог понять всю их явную ценность, – протяжно и томимо растягивая каждый слог своим гнусно-тонюсеньким голоском, в свойственной вычурной вундерлупам манере, произнесло потешное, причудливое создание.

Первая, весьма сложная для усвоения, но небезынтересная – управление временем (замедление и возвращение в прошлое на тридцать секунд вспять).

Вторая, крайняя, но не последняя – магия разрушения (возможность призвать синее пламя из самих глубин грез царствия нашего).

Третья, самая простодушная, для тех, кто прытким хочет стать во всем – магия супертемпоральной духовной формации (перенос на любое вздуманное твоим игривым рассудком расстояние, какое тебе только не заблагорассудиться). Но учти, чем дальше переносишься, тем реже можешь пользоваться ею. У нас тут в царствии грез все всегда взвешенно обдумано, знаешь ли.

Но есть одно обязательное условие – наполнив себя силою царствия сновидений, ты навеки связываешь свою душу с этим местом, и также становишься посредником двух миров в своем обыденном мире. На твой счет перестают действовать стандартные правила этого места, и вступают в силу новые, посреднические, они не особо отличаются от рядовых, но все же считаю своим долгом рассказать тебе о них.

Закончив свой жизненный путь, ты будешь обречен вечно скитаться в Царствии Снов, в поле синих цветов, либо же сможешь стать хранителем, как я, например, или совсем на меня не похожим, но только в том случае, если душа твоя будет не порочна.

– Ты хранитель? Что это значит?

– Это очень долгая история. Я храню много всяких книжек и крайне необычных вещиц. Но самая главная моя задача – оберегать это место и поддерживать его в том виде, в каком оно есть сейчас. А еще в свободное время я помогаю заблудившемся путникам вроде тебя. Нас таких много. К слову, зовут меня Юстаф. Если когда-нибудь окажешься здесь снова, по своей воле или, быть может, не преднамеренно, можешь спросить дорогу к моему дому у кого-нибудь из хранителей в этих краях, если, конечно, встретишь их.

Ну а теперь, выбирай нужный свиток со способностью!

– Подожди. А можешь подробнее рассказать мне о магии разрушения?

– Да тут всё элементарно. Произносишь заклинание:

Pati sustinemus libare,

Luminescence interitus.

И из твоей руки достопочтимой благостно извергается мощный поток синего пламени – горячего как адский пыл, яркого как солнечный свет, разрушительного как само бытие.

Память стала потихоньку возвращаться к Зеду. И он долго ломал голову над тем, какую же способность все-таки ему выбрать. Ведь с магией разрушения, он бы мог вмиг одолеть нечестивого дракона и отомстить за смерть товарищей. Управление временем сделало бы его практически неуязвимым. Ну а магия телепортации существенно увеличила бы его мобильность.

В конце концов, Зед выбрал управление временем. Эта способность показалась ему самой сильной и наиболее полезной. Юстаф передал Зеду свиток с избранной способностью, и велел прочесть заклятие из свитка снаружи. Юноша взял свиток, вышел из дома Юстафа, развернул манускрипт в поле цветов и выразительно прочел заклятие из свитка, затаив по завершению ритуала дыхание, в предвкушении чего-то великого и невероятного, но чудо не явилось пред ним в ту же секунду с распростёртыми объятьями, играя на боголепном магическом инструменте.

Неистово проникшись приторными благоуханьями, вычурно-красочными лепестками и режущей глаза синевой, нечестиво неисчерпаемое поле опостылело ему, и он грозно рявкнул во все горло в несметное эхо: «Значит, стало быть, это и есть ваше преисполненные небесное познание и сакральное сословие?! Скукота смертная!»

Вдруг величественно извечное поле снизошло до него со своих небесных покоев, проявилось сквозь непроглядные очертания за размытым горизонтом, переменилось в манерах поведения своих, словно бы отбросив формальные любезности, и внезапно ожесточилось. Соцветия взволновались, взвивая кверху бриллиантовую пыльцу, овеявши ею разбушевавшегося путника, усиливаясь в колыхании своем, направили на него безудержный поток ветра, что неукротимо пронесся мимо его ушей, завывая раскатистым голосом, порывисто сдувая его. В извечном колыхании раздосадованных цветов он вдруг незримо осязал брюзжаще-дребезжащее шуршание стариков, звонкий смех детей, плачь безутешных вдов, томимое сопение зверей волшебно-чудотворных, и всё его ворчанье вмиг угомонилось. Внезапно цветистое поле вдруг стало уходить из-под ног его нерушимых и непоколебимых, всего ещё мгновенье назад безмятежно устойчивых в положении своем. Наплевательски отмахнуло его прочь, в несоразмерно неизведанную даль, протяжным гулким эхом молвив из себя: «Прощай, заблудший дух! Не спорю, лишь мучительно пустое поле я, и всё что есть во мне лишь тени, зеркала. При всём при том, запомни резкий человек, что даже в океане пустоты бытует море мирозданий, и где-то там в песках под тлеющей луной сокрыта истина твоя».

Теперь его познанию, стало быть, было доступно лишь бескрайнее, сверхглубокое, тропосферное небо, в которое он безостановочно несся на бешеной скорости, рассекая вязкие, зыбкие облака. Струи хладного потока воздуха хлестали его тело, словно раскаленные прутья. Особенно жгло лицо, которое было ничем не прикрыто и от неравномерного прилива крови, преимущественно к части затылка, у него заметно покраснело. Он несуразно барахтался в эфире, будто бы сонный птенец, выброшенный из гнезда, но так и не научившийся летать, и думал о неизбежности смерти. Старательные размышления его сводились к одной единой мысли, будет ли его гибель иметь хоть какой-то смысл или же все его действия до этого момента были ошибочными и напрасными. Достойно ли он прожил свою жизнь или, быть может, возможно следовало бы все делать по-другому – прилежнее, изящнее, правильнее? Хотя что вообще в данном контексте значит правильность? Жить ради других, жить ради себя – в этих двух стратегиях Зед не видел значительного различия с точки зрения морали. Но другая мысль неожиданно спонтанно также пробралась к нему в голову, тут же сменив первую – успеет ли он почувствовать боль, либо же все произойдет настолько быстро, что нервные соединения не поспеют донести сигнал до мозга. Второй вариант Зед воспринимал как более предпочтительный, но почему-то склонялся к первому как к наиболее вероятному. Судорожно пытаясь вспомнить в последний раз все лучшие моменты своей жизни, ему ничего не приходило на ум – скупая мужская слеза прокатилась по его щеке, и он зажмурил глаза, чтобы прогнать прочь весь свой страх, нарастающий в нем с каждой секундой, превозмогая больную немую дрожь внутри.