Светлана Мурси-Гудёж - Когево

– Вы будете весной затуканивать, а осенью растуканивать? – ехидно спросил Ельшинский.

– Да нет же, Всеволод Родионович, – Будулаев был конкретен, словно вновь наступили 90-е, и он отбивал Институт от рейдеров. Затуканивание – единовременно и приурочено к 50-летию создания города Когево и прославленного Института.

– Вы, Зигмунд Брониславович, – Ельшинский был предельно вежлив и вместе с тем полон сарказма до предела, – прекрасно знаете, что город Когево существовал и до основания Института. Его никто не основывал, он просто существовал и все. Есть такие места, которые предпочитают не указывать на карте без особой надобности.

– Как поселение людей с паранормальными способностями и прочих , да, существовал. Вы зря, Всеволод Родионович, со мной пикируетесь.

– Я не пикируюсь. Я просто сомневаюсь, что Александр Иванович, директор Института, действительно одобрил эту совершенно бредовую затею. Ради какой-то странной рекламы к юбилею? Ради рекламы вы готовы отправить на верное замерзание прекрасных тропических птиц?

– Почему вы уверены, что мы отправим их на верное замерзание? – спросил Будулаев. – И кого это – «их»? Речь идет всего об одном представителе семейства тукановых, с непосредственным участием которого нами будет произведено за-ту-ка-нивание заповедника Когевского Эллипса.

– То есть как?

Диалог все больше напоминал дуэль. Как будто двое вступили в поединок, а всех остальных не было в этом заставленном кабинете с аккуратно разложенными стопочками хлама.

– Речь идет об одном самце тукана. Мы его уже осметили. Вполне укладываемся в бюджет юбилейного торжества. Чтобы вывести заповедник Когевского Эллипса на мировой уровень, нужно поселить в нем представителя фауны, известного в мировом масштабе. И осветить этот факт в центральных СМИ.

Мы затуканим заповедник, затем проверим реакцию Когевского Эллипса. И все это в рамках бюджета. Понаблюдаем за происходящим. Тукан вполне может обрус…, я хотел сказать, приспособиться к… ак… акклиматизироваться… в трансформабельном пространстве Когевского Эллипса. Самые странные существа здесь приспосабливаются и начинают жить полноценной жизнью. Те же прочие . У людей ноги отрастают. Руки исчезают. Не надо так на меня смотреть, коллеги. Вы прекрасно знаете, что факты эти у нас задокументированы. За-ту-ка-ниванию дан ход! Берите в разработку!

§§§

Пока шла перепалка, я украдкой рассматривал новых коллег. Вчера Масенька рысью провела меня по нескольким кабинетам. Внутри здание Института оказалось огромным, полным закоулков и нескончаемых коридоров.

Как часто бывает, когда тебя знакомят с большим числом людей, ни с чем для тебя не ассоциирующихся, ты не в состоянии никого запомнить поименно. Были какие-то девицы в разноцветных свитерах, говорунья в квадратных очках и угловатый сутулый мужик, похожий на ходячую виселицу.

Напротив меня, на западном берегу эпоксидного озера, сидела иссохшая дама неопределенного возраста, закутанная в вязаный кардиган мышиного цвета.

Минуточку… они тут все неопределенного возраста. Когда Будулаев еще раз представил меня перед совещанием, он подчеркнул, что «здесь собрались ближайшие соратники Александра Ивановича, стоявшие у истоков Института».

Если Институт праздновал 50-летие, то на момент основания им должно было быть не меньше 20 или 30.

Меж тем никто из сидевших за столом не выглядел старше 50. Седина на висках и изрядная проплешина Будулаева тянули на 55, но никак не на 80.

В числе первоочередных задач я поставил себе посмотреть на таинственного Александра Ивановича, надеясь по возрасту директора получить ответ на смутивший меня вопрос.

Вот эта, рептильная дама, вроде бы Стелла Анатольевна, с непроизносимой и не запоминаемой фамилией. Выражение лица, как будто у неё подрезали кошелек в трамвае. Вчера я даже пытался записать её фамилию на обрывке упаковки крекеров по горячим следам.

Она зашла в кабинет Будулаева, когда я собрался из него выйти. «Наш главный человек», – говорил Будулаев. Из-за этой ремарки я фамилию и записал. «Без Стеллы Анатольевны встанет весь наш документооборот. Вы, Федор Павлович, можете представить себе, что произойдет в Институте, в серьезном учреждении нашего, мирового уровня, если в нем вдруг застопорится документооборот?»

«Катастрофа?» – предположил я.

«Да, Федор Павлович. Чистой воды катастрофа, последствия которой невообразимы. Мы с вами находимся в трансформабельном пространстве Когевского Эллипса. Единственная стабильная институция, на которую можно положиться в трансформабельном пространстве, это -документооборот».

Стелла Анатольевна пыталась любезно улыбаться костлявым лицом из двух профилей, принимая комплимент. Получалось жутковато…

Рядом со Стеллой Анатольевной, растопырив локти, и заняв основную часть западного берега, сидел некто Кривоног. Его имя-отчество мне вчера тоже назвали, но записать, а тем более запомнить, я не успел.

Исполинский, смахивающий на Илью Муромца, с головой, заросшей жестким волосом от макушки до ключиц, Кривоног каким-то чудом был втиснут в потрепанный темный костюм неопределенного – не то синего, не то серого цвета. На деревянном берегу эпоксидного озера громадные мохнатые ручищи жили своей жизнью. То они исполняли неслышную мелодию на фортепиано, то вкручивали невидимые гайки, то лепили что-то из несуществующего пластилина. Руки эти сбивали меня с толку, как и постоянное, рефлекторное похмыкивание Кривонога, которым он комментировал высказывания окружающих. Ладно-складно?

Прижатый к южной оконечности эпоксидного озера, из-за очков моргал невзрачный Ежихин. Моложавая копия бабки из поезда. И Ежихина, и Кривонога мне представили как экспертов в области трансформабельного пространства. Хотя ни того, ни другого я не мог вообразить в реальной научной работе в такой странной области физики.

Рядом со мной нахраписто и угрожающе посапывал Ельшинский. Всеволод Родионович был единственным, о ком я сумел раздобыть информацию после подписания контракта, еще во Вне-Когево, чтобы подготовиться к тому, что меня ждёт.

Я всегда, еще до приезда на новое место, раскапываю всю информацию, которую могу добыть о будущих коллегах. Часами ковыряюсь в личных профилях в соцсетях, забитых кошечками, детьми и крупными планами еды.

Вне-Когево, так они называют окружающий мир, не связанный с Институтом. Мир на другом берегу реки Коги.

Пару морозных дней, которая прошла между получением мной контракта, подписанного на каждой странице скрупулезным почерком Александра Ивановича, и отъездом, я провел, доделывая накопившиеся бытовые дела в своей ипотечной квартире без мебели, и копошась в Сети.