Любовь Паршина - Сломанный крест. История чёрного серебра

– И ты не давал никакого повода усомниться в твоей верности?

– Я бы никогда не принял сторону внешнего врага. Это ведь уже дело принципа. Но внутренний конфликт – это как ссора между братьями, и ты выбираешь того, с кем согласен. Разве нет? В семидесятые особых конфликтов не назревало… Хотя, может поэтому и задумались – зачем я вообще нужен? А я потерял бдительность, не улучил момент, когда игры кончились….

– Ты не пожалел тогда, что выбрал их сторону?

– Чью «их»? Этих новых, отожравшихся буржуев, лживых свиней? Я понял, что все хорошее идет к неизбежному концу еще после убийства Кирова. Как мне его было жалко!

– А он знал о тебе?

– Киров? Да.

– И знал, кто ты?

– Знал. Поэтому, наверное, не поверил мне, когда я пытался его предупредить…

Тут, с грохотом и топотом, в щитовую ввалился Митя. От быстрого бега он не мог ни говорить, ни даже толком дышать, руки у него, разумеется, тряслись, так что камеру и микрофон в ошейник взялась вставлять Резникова.

Федя же любезно подал Мите бутылочку минералки и осведомился:

– Ну как, наши победили?

– Г-где?.. – еле выдохнул Митя, пытаясь попасть бутылкой в рот.

– При Марафоне, конечно. Дух не испусти, зайчонок.

Митя, смутившись и нахмурившись, отступил к пульту.

Резникова вручила Федьке ошейник и вернулась к Климову. Федька, не обратив внимания на холодную, колючую неприязнь, отчего-то промелькнувшую в ее взгляде, скользнул довольно наглым и жадным взглядом по ее фигуре – от затылка к бедрам. Затем попытался надеть ошейник.

– Андрей Палыч, мне крылья мешают. Не поможете?

Кречетов спокойно, с невозмутимым лицом, подошел, взялся за ремешок.

– Волосы придержи, в самый замок лезут.

Федька отодвинул с шеи ложащиеся на нее кончики черных прядей и будто невзначай чуть повернул голову.

– Не мы одни успели поговорить по душам, Андрей Палыч? – едва слышно прошептал он.

– Готов! Позывной – «Ангел».

– Ну я полетел!

Федька боком вышел из щитовой, Кречетов сел за пульт. Митя в этот момент как раз делился с Резниковой подробностями поиска ошейника.

– Магазинов тут нет! Салон нашел. Кошмар! Для шавок – салон. На меня в этой форме, в рабочей, как на грязь вообще посмотрели. Но ошейники достали, выложили. А какие у этих продавщиц лица были, когда я их стал на себя примерять!..

Трудно было не признать, что здесь действительно приятно находиться. И вправду не просто дорогое, а элитное, почти изысканное место.

Кресло оказалось невероятно удобным – просто-таки втянуло в себя, обняло.

Пришлось напомнить себе, что расслабляться нельзя. Для начала Савин заказал какой-то коктейль замысловатого вида, с экзотическим названием. Пить его он, разумеется, не собирался, но сидеть за пустым столом не стоило.

Вечер только начался, на сцене, мысом выдающейся в зал, танцевали две полуобнаженные девушки – это пока был не откровенный стриптиз, а именно танец под мягкую, мелодичную, восточную музыку.

Зал наполнялся и разогревался.

Когда глаза привыкли к темноте, Савин, наконец, разглядел, где сидят сектантские проповедники – напротив него, во втором ряду от сцены.

– Это «Соболь», – назвал Савин свой позывной. – Вижу святош. На десять часов от меня.

– Тебя поняли, – отозвался Кречетов. – Видим их.

Дальше все пошло, как по нотам: к святошам подсел невысокий, лысоватый человечек – представитель, с которым велись неофициальные переговоры.

В зал отправилась Резникова, но пока только осматривалась, не подходя к объектам.

Ларсен с представителем компании вышли. Вскоре господин Ларсен вернулся один – довольный. Закончивший свои дела в Москве. Они с Игошиным заказали крепкую выпивку.

Резникова тут же подсела к ним. И даже Савину через сцену было видно, как Игошин изумлен, но искренне рад – поверил в «подарок» от заведения. Ларсен был на удивление спокоен, даже равнодушен, интересовался лишь своим бокалом и сценой.

А там начиналось нечто интересное…

В глубине сцены клубился дым, пронизанный резкими, мощными красными лучами. И там, в дыму, скользили, появлялись на мгновение, а затем словно бы растворялись в нем, женские тела. И вдруг музыка, переливавшаяся, вступавшая очень вкрадчиво, мягко, грянула электронным аккордом – и из красного марева поднялась фигура с черными крыльями. Падший ангел воздел одну руку к далеким, потерянным небесам. До второй его руки в этот момент дотронулась одна из грешниц… Ангел опомнился, схватил пленницу за запястье, швырнул ее на сцену перед собой. Две другие девушки бросились к ней, будто стремясь помочь, также вырвались из дыма, но затрепетали перед своим грозным надсмотрщиком и пали рядом с ней.

Ангел опустился на колени над первой грешницей, затем практически лег на нее, провел ладонью по ее телу, нежно сжал одну грудь.

В пункте наблюдения все происходящее с точки зрения «Ангела» было отлично видно. И слышно. Девица, дабы не выходить из образа, сладострастно выгнулась, но при этом украдкой прошипела:

– Ты что творишь, козлина?

– Проверяю – настоящая или нет.

– Еще раз проверишь – в хлебало наглое получишь.

Ангел, изогнувшись, как кошка, соскользнул с грешницы, полуприлег-полуприсел на краю сцены. Отработал. Дальше все внимание зала было приковано только к грешницам. Столь незначительная мужская роль в шоу и порадовала немногих пришедших сюда женщин, и не раздражала мужчин.

– «Ангел», повернись влево градусов на пятнадцать, – велел Кречетов. – Хочу видеть объекты.

Федька лениво повернулся и вновь замер. И стал сам откровенно разглядывать «святош» – это было видно на камере Резниковой.

– «Ангел», не светись, пожалуйста, – снова вышел на связь Кречетов.

– Я не свечусь, шеф. Я работаю. Спокойно, – промурлыкал Федька, чуть опустив голову, а затем вновь уставился в прежнем направлении, но выбрав более конкретный объект – Ларсена.

Тот, как ни странно, также прямо и неотрывно смотрел в ответ, лишь изредка отвлекаясь на болтовню уже изрядно набравшегося Игошина или на беснующихся на сцене грешниц. Так прошла минута-другая.

– Поняли тебя, – усмехнулся Кречетов. – Тогда берешь на себя Ларсена. «Астра», – переключился он на Резникову, – уводи Игошина не раньше, чем «Ангел» уйдет со сцены. «Соболь», расплачивайся и уходи. Жди их в коридоре.

Савин послушно расплатился, оставив щедрые чаевые, и вышел в широкий коридор, опоясывающий главный зал. Оглядевшись, Савин достал сигареты. Прикуривал медленно, потому что, откровенно говоря, не особо умел.

Эта сигарета стала настоящим мучением. Он уже с содроганием думал о второй, как из зала вышли Резникова с Игошиным.

– Вижу «Астру» с одним из объектов, – сообщил Савин, оглядываясь на зал и будто что-то бормоча себе под нос. – Какие указания?