Сен Сейно Весто - Щепоть зеркального блеска на стакан ночи. Дилогия. Книга первая

И дед широко разбрасывал руки в стороны с зажатыми в них чесноком и ножом, двигая корпусом и показывая, как они прикрывали грудью…

В отдалении что-то слабо шлепнуло и затихло. Усеянную крохотными иголками звезд зеркальную поверхность озера время от времени нарушали, расходясь и слабея, круги. Здесь же поблизости, с прибрежного каменного уступа были далеко закинуты резинки, и дед обещал, что к утру что-нибудь будет. Быстро стемнело. Скалы, что прижимались к воде, на фоне огненной нити заката теперь казались рваным непроглядным провалом. Обшарпанный ветвистый колосс древней пихты за отмелью вплотную прижимался к голой иссеченной трещинами стене скалы и огромным глыбам, кроной своей почти достигая их парапета. Там дальше за камнями угадывалась речка, издалека доносилось тихое шуршание и слабые вскрикивания. Перед лицом этих закутанных в тучи кедрового стланика стиснутых угрюмых гранитных стен узенький пятачок песчаной отмели как-то не внушал много доверия в смысле надежности, но другого здесь не было, и лишь бодро булькавшая подкопченная кастрюлька над шумно трескавшим сучьями костром нагнетал состояние полудремотного транса и спокойствия. Кастрюлька распространяла вокруг себя непривычно аппетитные запахи, заставляя встряхиваться, усаживаться на разостланном спальнике удобнее, растирая в жарком багровом свете ладонями лицо, налитое сухим теплом. Почесать ушко маленькому, пробормотал Гонгора, без всяких мыслей наблюдая за гипнотическим танцем пламени, положив руку на голову Улисса. Лис, смежив глазки, окончательно разомлевший в тепле, глубоко вздохнул и лениво проурчал что-то неодобрительное. Становилось довольно прохладно и сыро.

Покопавшись в углях, Штиис пристроил к огню крепкую кедровую веточку. Дед ее убрал, похлопав по руке. «Отдыхай. Любуйся средой». Это будет долгая ночь, подумал Гонгора. На затылке лежало влажное прикосновение воздуха. Великий Космос, хорошо-то как, произнес Штиис. Гонгора тоже был не в силах отделаться от ощущения собственной здесь уместности, он поднял глаза вверх, где было темно и где прямо над ним висели звездные дороги и тропы, множество троп, млея холодно и высоко, там горело давно звавшее и почти отчаявшееся уже в ожидании ночное небо. Одно странное чувство, даже уверенность, держало теперь и не отпускало, что где-то там дальше, впереди, быть может, в такой же жутковатой тиши, настороженной, погруженной в неизбывный мрак философии бытия, в состоянии такого же обманчивого покоя – но уже на совсем другом витке спирали, в таком же мерном течении ночи – но уже в совсем ином измерении, на дикой отмели уходящего, почти уже ушедшего и все никак не способного уйти времени будет потрескивать еще один костер и в нем будут мягко шевелиться изжелта-синие шмели огня, а прямо за спиной молча, все понимая, стоять ночь. И будет то самое странное чувство, почти уверенность, что где-то такое уже не то было, не то обязательно случится; но это случится потом. Сейчас, сквозь непреодолимые пласты тьмы у небесного порога он желал видеть отсвет, хотя бы слабый отблеск того огня, – хоть воспоминание о том блеске…

Осыпая проклятьями прибрежные камни, дед, спотыкаясь, возился в темноте, с треском собирая консервные банки и кружки. Рядом опять плеснуло, исказилась, качнув звездным отражением, голубая лунная тропка, глубоко врезанная в неподвижную гладь озера: из-за четкого неровного обреза отвесных камней выглядывал яркий кусок луны. Где-то вдалеке протарахтел, разбуженный голодом или, может, просто наступившей ночью, сумрачный зверь.

– А, л-лярва, – враждебно произнес дед, опрокидывая рюкзак Гонгоры на песок и возникая в круге света. – Хорошая погода будет, – заметил он, вздергивая рюкзак за лямку назад. – Хороший воздух, хорошее небо.

– Я слышал где-то, – беспечно отозвался Штиис, сонно помигивая в направлении исходящего дымом котелка, – что этих звезд столько, что куда ни глянешь, взгляд всегда упрется в одну из них. Это у меня в голове не умещается. Вот Гонгора говорит, вы все знаете, а чего не знаете, то вычисляете. Вот, по-вашему, откуда тогда темнота берется?

– Ты воду нам не мути доплеровским смещением, – отозвался дед. – Лучше сними пробу. Кастрюля не должна развариться. А то потеряет всю остроту. Все питательные вещества уйдут.

– Не уйдут, – сонно сказал Штиис. – Не успеют. – Впрочем, взять ложку он согласился. – Знаете, что мне это всегда напоминало, – произнес он, пробираясь к котелку с деревянной ложкой наперевес. – Подземелье. Я всю жизнь словно в подземелье. – Он, зачерпнув, с сомнением разглядывал дымящуюся ложку. – А потолок сплошь забит драгоценным камнем. Только не для нас все это. – Он помолчал, нерешительно приблизившись губами к краю ложки. – Хотите, я анекдот расскажу по этому поводу?..

Гонгора закрыл глаза. Будущего и прошлого больше не существовало. Было только настоящее, и так было редко. Точка и ее сингулярность.

– Есть одна теория, – сказал он, не раскрывая глаз. – По ней все одиннадцать измерений Мироздания, включая наши четыре, – не больше чем коридор. Что-то вроде туннеля не-реальности с ограниченным набором несуществующих решений. Вроде того, что если набор несуществующих решений действительно ограничен, то это делает другой набор решений, в принципе способный существовать, почти определенным. «Ограниченно реальным» – так это называется.

– Класс, – сказал Штиис, работая челюстями. – Просто для справки, а это вообще с чем принято есть?

– С умом, – сказал дед, отбирая у него ложку и решительно запуская ее в котелок. – Когда проголодаются.

Дед расположился у огня с локтем между развалившимся Лисом и Штиисом, подвернув под себя спальник и накинув на плечи ветровку. Штиис поскучав, достал из рюкзака свой неразлучный диктофончик со встроенным тюнером, вытянул антенну и теперь пытался нащупать какую-нибудь музыкальную станцию. Он признавал только музыкальные станции без сопровождающих длинных больных языков, с чисто одной музыкой. Тюнер услаждал слух сериями тресков и неопределенными шорохами.

– Чего там видать? – вдруг повысил голос дед, щурясь, наблюдая за тем, как Гонгора в десятый, наверное, раз берется полоскать свой драгоценный кукри в камнях подальше от озера: поглядит на свет, ополоснет, намылит и снова поглядит.

– Где? – помедлив, спросил Гонгора, не оборачиваясь.

– Да там, – ответил дед, что-то ссыпая и мешая ложкой в котелке. – Видать там чего-нибудь?

Гонгора снова помолчал.

– Да нет вроде, – глухо отозвался он. – Ни Черта там не видать.

Дед потыкал ложкой колбаски, бултыхавшиеся в кипятке.

– Ты чего там моешь, – снова громко закашлялся дед, пряча лицо в рукаве свитера, – а? Зеркало свое, что ли? Или совесть свою? Если вот, скажем, тебя опасение берет, чего это ты не отражаешься, не видно тебя сегодня почему, так рано еще, темное время суток. Ты сядь, значит, отдохни…