Стюарт Вудс - Доплыть до Каталины

— АГ-4, — сказал он сам себе вслух. Это был крупнейший и самый лучший из корпоративных реактивных самолетов. Баррингтону никогда не доводилось летать на таких. Двигатели уже были запущены. Под дождем Стоун подбежал к самолету, поднялся по трапу и внес в салон свой багаж.

Молодая женщина, в костюме от Армани палевого цвета, появилась перед ним.

— Мистер Баррингтон?

— Он самый.

— Позвольте мне принять ваши вещи, и, будьте добры, садитесь. Мы вот-вот взлетим.

Она исчезла с его сумками. Он оставил при себе портфель и сел на свободное место. В самом хвосте самолета на удобном диванчике сидел человек и разговаривал по мобильному телефону. Стоун пристегнулся, как только самолет покатился по полосе. Он хотел пойти вперед и наблюдать за взлетом, но дверь в пилотскую кабину была закрыта. Тогда он сел и стал смотреть, как по иллюминатору бегут струи дождя.

Не останавливаясь, самолет продолжал движение, свернул на взлетную полосу и стал разгоняться. Скоро он оторвался от земли и стал быстро набирать высоту. Вскоре появилась стюардесса и наклонилась над его креслом. Она была очень привлекательна, а ее улыбка обнажала замечательную дорогостоящую работу американских дантистов.

— Не желаете ли что-либо из напитков?

После бега по аэропорту сердце Стоуна все еще не пришло в норму.

— Да, бренди, пожалуйста.

— У нас есть хороший коньяк, Хайн 55, а также очень старый Арманьяк.

— Я буду Арманьяк, — решил он. Минутой позже, Стоун уже согревал в руках бокал из тонкого стекла.

— Мистер Ригенштейн будет весьма признателен, если, когда погаснет сигнал «Пристегните ремни», — вы присоединитесь к нему, — сказала женщина.

— Благодарю, — ответил Стоун.

Ригенштейн: имя казалось знакомым, но он не мог вспомнить, где его прежде слышал. Он потягивал свой Арманьяк, когда погасла надпись «Пристегните ремни». — Стоун отстегнулся и пошел вдоль салона туда, где сидел второй пассажир. Когда Баррингтон приблизился, мужчина встал и протянул руку.

— Я — Луи Ригенштейн, — представился он.

Стоун пожал протянутую руку.

— А я — Стоун Баррингтон. — Мужчина вблизи оказался значительно старше, чем показался на расстоянии; Стоун прикинул, что Луи, вероятно, шестьдесят пять — семьдесят лет.

— О, да, ты — друг Вэнса. Пожалуйста, присаживайся, и благодарю, что составил мне компанию. Очень приятно во время полета иметь хорошего собеседника.

Стоун сел в удобное кресло напротив диванчика.

— Прошу прощения, что задержал вылет. Мой таксист заблудился.

— Конечно, — ответил Ригенштейн. — Они всегда так делают. Вся хитрость в том, чтобы заказать машину от Атлантик Авиэйшен; в этом случае, получаешь водителя из Нью-Джерси.

— Я это учту на будущее, — сказал Стоун.

Ригенштейн принюхался.

— Ты пьешь Арманьяк? — Он протянул руку. — Дай попробовать?

Стоун вручил ему свой бокал, и Ригенштейн сунул в него нос и глубоко вдохнул.

— А-х-х, — выдохнул он, возвращая бокал. — Я не выпил ни капли за последние тридцать лет, но все еще люблю этот букет. Как же это замечательно!

— Полностью согласен, — согласился Стоун.

— Уверен, что недавно слышал упоминание твоего имени. Что-то на Карибах?

— Остров Святых Марков.

— Ах, да. Ты защищал молодую женщину, которая обвинялась в убийстве мужа, — произнес Ригенштейн тоном заговорщика. — Скажи мне, она действительно сделала это? Или ответ подразумевает нарушение конфиденциальности? Тогда я вопрос сниму.

— Я могу сказать с полной конфиденциальностью, что она не делала этого, — ответил Стоун. — И мой ответ не нарушает конфиденциальности.

— Хранить конфиденциальность — важнейшая штука в жизни, — хмуро произнес Ригенштейн. — Особенно в нашем бизнесе. В бизнесе развлечений.

— В любом бизнесе, я думаю.

— Но особенно в нашем. В нем столько слухов и лжи, что сохранить конфиденциальность и при этом быть правдивым — чрезвычайно трудно. И, хотя у меня есть большой отдел по заключению контрактов, задача которого, не пропустить ни одного нюанса в договоре, я всегда гордился тем, что могу скреплять договора простым рукопожатием.

— Я полагаю, что, если все начнут скреплять соглашения простым рукопожатием, то мне с моими коллегами придется голодать, — усмехнулся Стоун.

— Верно, без адвокатов в нашем мире не обойтись. Скажи, ты гордишься тем, что ты — адвокат?

Стоун на секунду задумался.

— Я гордился, когда окончил юридическую школу, гордился, что сдал все экзамены, поскольку эти верстовые столбы отмечают приобретенные знания, но не могу сказать, что горжусь моей профессией; в то же время есть немало замечательных адвокатов, благодаря которым не стыдно принадлежать к этой когорте.

— Ответ адвоката, — сказал Ригенштейн с явным интересом.

— Хочу уточнить, — заявил Стоун. — Я горжусь тем, что я — хороший адвокат, стремящийся к совершенству.

— Мне нравится столь прямой ответ, — сказал Ригенштейн. — Всегда предпочитал прямые ответы и так редко их получал.

Вот теперь он вспомнил. Луис Ригенштейн был главой совета директоров студии «Центурион». Стоун читал о нем статьи в разделе развлекательных бизнес новостей, но никогда прежде не обращал на них внимания. И в свою очередь спросил:

— А ты гордишься принадлежностью к кино бизнесу?

Ригенштейн широко улыбнулся.

— Конечно же! — сказал он. — Как и ты, я горжусь тем, как делаю свое дело! — Он покачал головой. — Само собой, в нашей профессии до черта негодяев, как в любой профессии, и не существует советов по этике или судов чести, чтобы попытаться судить и регулировать отношения с ними. Что больше всего мне нравиться в занятии кино бизнесом? — вновь улыбнулся Луи. — Власть произнести «да», — ответил он с воодушевлением. — В нашем деле имеются сотни людей, в чьей власти сказать «нет», — но лишь немногие могут себе позволить «да». — Он наклонился вперед и уперся локтями в колени. — Конечно, как и любая власть, она должна реализовываться с наиболее возможным благоразумием. Будучи неблагоразумной, такая власть способна разрушить ее обладателя, и даже быстрее, чем можно себе представить.

Ригенштейн сузил глаза.

— Скажи, Баррингтон, ты когда-нибудь участвовал в представлениях?

— Исключительно перед жюри, — ответил Стоун. — Нет, ошибся. Однажды я играл главную роль — будучи в старшем классе в школьном драматическом клубе.

— Как считаешь, тебе удалась эта роль?

— Я… ну, участники заслужили бурные аплодисменты, причем, три вечера подряд.

— Могу побиться об заклад, что ты сыграл очень хорошо, — сказал Ригенштейн. — Я знаю толк в актерах, и думаю, ты — прирожденный актер. Ты неплохо смотришься, голос у тебя с резонансом, и вообще, ты производишь положительное впечатление.