Николай Волынский - Год беспощадного солнца

Нагнулся, пошарил по земле. Впереди – мокрые, но острые сосновые иголки толстым ковром, мягкий мох и мелкие сучки. Сзади земля тоже мокрая, но твердая.

Значит, тропинка делает здесь поворот. Придется смотреть ногами и отмечать, что под ними – утоптанная тропа, охваченная вековыми корнями, как шпангоутами, или хвойный ковер.

Так он прошел с полкилометра, оставив позади несколько поворотов и ни разу не уклонившись в лес. Остановился, когда обнаружил, что вокруг стало заметно светлее. Дождь пошел на убыль.

Он стоял на краю лесной поляны. Впереди, шагах в двадцати, Мышкин разглядел сквозь дождевую сеть черный силуэт небольшого дома с мансардой. Дом стоял посреди поляны и был окружен покосившимся полусгнившим штакетником.

Рывком дунул ветер и плеснул в лицо горсть воды. Дождевые струи, падавшие вертикально, моментально наклонились и теперь секли вкось и громко шелестели в густой траве.

Легкий жестяный скрежет донесся до Мышкина. Повернулся флюгер на коньке дома, около печной трубы. Мышкин разглядел, хотя и с трудом, знакомого чертика с длинным, как у кота, хвостом на отлете. Чертика Волкодавский выковал своими руками.

Ручей, который Волкодавский пропустил через свой участок, превратился в стремительный поток. Кое-где вышел из ровных, в линейку, искусственных берегов, оставляя на траве ветки, листья и достижения цивилизации – пластиковые бутылки, полиэтиленовые мешки, презервативы.

В старой ржавой бочке около веранды вода переливалась через край. Мышкин попытался разом ее опрокинуть. С таким же успехом он мог бы валить набок скалу: сил никаких.

Он перевел дух, закрыл глаза, сконцентрировался, подробно представил себе, что бочка уже лежит на земле, и всем телом навалился на нее. Бочка нехотя качнулась и медленно опрокинулась, извергнув на землю целое море.

Мышкин пошарил по открывшемуся месту. Пусто. Волкодавский всегда держал ключ под этой бочкой.

Оставалось одно. Обмотал правую руку пиджаком, с которого дождь так и не смыл кровавые пятна, подошел к окну веранды, зажмурился, размахнулся и ударил. Осторожно освободил раму от осколков, забрался на веранду, и не поверил, что на свете еще есть место, где ничего не льет на голову.

Входная, конечно, тоже заперта. Он дернул ручку – машинально, без надежды. Неожиданно дверь мягко подалась и со скрипом отворилась.

С литваковского мобильника Мышкин набрал номер Волкодавского.

– Привет, Михаил Николаевич…

– Кто? – утробно пробурчал Волкодавский.

– Дима. Мышкин.

– Дима? Дима?! Ты что – охренел?! – взревел Волкодавский.

– Нет, я не охренел, – слабо возразил Мышкин.

– А кто?!

– Не знаю.

– А что ты знаешь? Ты хоть знаешь, который час?

– Сейчас скажу.

– Половина третьего, чтоб ты знал, садист!

– У меня, Миша, машина сгорела. Вот сейчас.

– Да ну! – поразился Волкодавский. – Совсем сгорела? – сочувственно спросил он.

– Совсем.

– Авария? Бандюки? Оборотни в погонах?

– Карбюратор перелило. Бензин попал на выпускной коллектор. Вспыхнула, как щепка.

– А ты? Жив?

– Мертвый не позвонил бы… Или позвонил?

– Отвечай, скотина, на прямой и ясный вопрос! С тобой все в порядке? Пострадал?

– Ни царапины.

– Уф! Это главное, – успокоился Волкодавский. – Все остальное – дрянь. «Все дерьмо, кроме пчел», – процитировал он Метерлинка. – Что я могу? Где ты?

– На твоей даче.

– А как ты туда попал? – удивился Волкодавский.

– Я же сказал: машина сгорела. Совсем неподалеку. Мне некуда было идти. И я пошел к тебе.

– Это правильно! – убежденно заявил Волкодавский. – Правильно, что пришел. Ты уже в доме?

– В доме.

– Постой-постой, – с подозрением спросил Волкодавский. – А как же ты вошел? Ключ-то я забрал!

– У меня свой. То есть, я попробовал на всякий случай свой, от квартиры. И он сразу подошел.

– И что? На веранде сидишь?

– В доме. Ты забыл запереть входную дверь.

– Вот холера! – огорчился Волкодавский и тут же поправился. – Нет, это очень хорошо, что не запер. Видно, сам Бог велел в расчете на тебя. А то сидел бы ты. Только моей жене не вздумай ляпнуть, что я не запер, – забеспокоился он. И пояснил: – Убьет.

– Не скажу, – пообещал Мышкин.

– Там на кухне, под лестницей, в ящике консервы. Тушенка, рыба какая-то – не помню. Зеленый горошек. Огурцы. Консервный нож в буфете. Завтра приеду. Только не звони мне сегодня больше. Дай поспать.

– Дам… Миша, можно душ у тебя приму? Грязный, как трубочист.

– Электричество есть? Проверь.

Мышкин щелкнул выключателем.

– Нет электричества.

– Подойди к счетчику, глянь автоматы. Если рычагами вниз, кинь все вверх.

С телефоном около уха Мышкин открыл ящик со счетчиком, поднял рычаги автоматов вверх – на кухне зажглась лампа и зафырчал холодильник.

– Есть электричество, – сообщил он.

– Отлично! – обрадовался Волкодавский. – Поставь в душе регулятор нагревателя на красную метку. Автоматы выдержат, зато ждать, пока нагреется, будешь не час, а двадцать минут. Только воды там нет. Придется тебе натаскать с водопровода. Ведерком. В сарае возьми. Только замок придется сбить.

До водопровода было с полкилометра.

– Нет, – вздохнул Мышкин. – Не смогу. Никаких сил. Ладно, обойдусь. И на том спасибо. Будь здоров.

– Стой! – крикнул Волкодавский. – Иди на кухню.

– Я на кухне.

– Подними половик посередине. Что видишь?

Мышкин увидел металлическую крышку люка.

– Вход какой-то.

– Колодец. Еще отец делал, чтоб зимой не ходить. Он там жил круглый год. Отдыхай. И не буди меня! – напомнил Волкодавский. – Сам позвоню.

Мышкин открыл люк. Блок, веревка, ведро висит на крюке сбоку. Сверкнула вода – близко, не больше двух метров. Он опустил ведро.

Ждать, когда нагреется, пришлось не двадцать минут, а все сорок. Он лежал в семейной кровати Волкодавских, в новой, ни разу не надеванной пижаме хозяина и смотрел в окно на тонкие косые струи, сверкающие в свете наружного фонаря. Лежал неподвижно и тяжело, как бревно, и больше всего боялся вогнать себя в бесконечный круг мысленной жвачки. Как в учебнике психиатрии, где врач внушает буйному пациенту: «Для вашего блага: изо всех сил старайтесь не думать об обезьяне с красным задом!» Буянить психу теперь некогда. Он изо всех сил думает именно об обезьяне с красным задом для того, чтобы не думать об обезьяне с красным задом. Отяжели и стали гореть веки, словно засыпанные песком. Сон придет. Еще час без сна – и конец. Никто столько не может выдержать без биостимуляторов. И сон пришел.

Внезапно он проснулся. Разбудил далекий звук автомобильного мотора.

Половина четвертого. Дня. Он проспал не меньше десяти часов. За окном – свет, но серый и тусклый. Значит, дождь продолжается.