Николай Волынский - Год беспощадного солнца

«Хорошо. Вернее, плохо. Для меня. Вернее, еще не плохо, но может стать хуже некуда».

Клементьевой он велел историю отсканировать и записать файлы на компакт-диск.

– Никто не должен знать, что существует копия! – предупредил он. – Даже ты не должна знать. Все! Я на конференции.

– Дмитрий Евграфович, – остановила его Клементьева. – Извините… Вчера звонил Валера…

Он придержал шаг.

– Какой еще Валера? Из вытрезвителя?

– Из Австрии, – слегка порозовела Большая Берта. – Туманов Валерий… Валерий Васильевич. Тот, со своим покойным дядей из Петропавловской…

– Уже и звонит тебе? Из-за границы? – удивился Мышкин. – Ну, Клементьева, блин, даешь! Ну и молодец, Даниловна! Он для тебя уже просто Валера?

– Как сказать… – густо покраснела она. – Просил вам передать…

Рысцой пробегая вестибюль, он внезапно остановился, словно с размаху наткнулся большую фотографию в траурной рамке на доске объявлений. И остолбенел, не поверив глазам: они выхватили из подписи четыре ключевых слова: «Трагически погиб наш сотрудник Ладочников С.А.»

– Да, Дима. Все, как у Пушкина, – раздался сзади громкий голос. – «Сейчас живем, а завтра, глядь, умрем!»

Он вздрогнул и обернулся.

Вестибюль был весь в тумане. Сквозь него Мышкин с усилием разглядел анестезиолога Писаревского. Снял очки, протер полой халата. Туман исчез.

Писаревский вздохнул и добавил с мудрой печалью, улыбаясь:

– Так-то.

– Что это? – с неожиданной ненавистью вскинулся Мышкин на Писаревского и ткнул пальцем в сторону фотографии. – Почему?

– Почему? – пожал плечами Писаревский. – Пить надо меньше, вот почему. Зато родственникам на похороны тратиться не надо.

– Не надо? Кто так решил?

– Он же не в случайную катастрофу попал. Врезался на своем броневике в бетонный столб, тачка вспыхнула как порох. Теперь ему и крематорий не нужен. Все сделано. Пепел в наличии. Осталось сгрести ложкой – и в урну. Большая экономия.

– Как опознали?

– Говорят, по солдатскому медальону.

– Откуда у него солдатский медальон? Лепишь ты что-то.

– Мне-то зачем? – обиделся Писаревский. – Он в Чечне воевал.

– Откуда знаешь?

– Все знают. Ранило, в плен попал. Оттуда в рабство – продали его. У хозяина чеченца тридцать русских рабов было. И только один Серега сбежал.

– Тебе-то откуда известно?

– Все знают. Кроме тебя, – усмехнулся анестезиолог. – С мертвецами только и общаешься. Вот и на живых людей набрасываться стал.

– И он влетел в столб? Сам?

– Нет, с Божьей помощью! – фыркнул Писаревский. – У пьяного, знаешь, иногда появляются необычные желания.

Рука Мышкина сама потянулась к горлу Писаревского, но тот успел отскочить.

– Сдурел? – крикнул он.

– Ты чему радуешься, скотобаза? – прорычал Мышкин, наступая. – Когда ты видел, чтоб Серега пил? – и схватил Писаревского за рукав халата.

Тот позеленел и рванулся в сторону. В руке Мышкина остался рукав. Писаревский покрутил пальцем у виска и побежал на конференцию.

Отбросив рукав в сторону и тяжело дыша, Мышкин раскрыл мобильник, однако, набрать номер не успел. В плечо ему вцепились женские, но крепкие пальцы. Перед ним стояла Потапова.

Не давая ей открыть рот, он злобно бросил:

– Салье нужна? Возьмешь у Клементьевой! Пошла отсюда!

Сбросил ее руку и двинулся к выходу, срывая с себя на ходу халат. Затрещали пуговицы, Мышкин скомкал халат и бросил его на пол гардеробной.

На улице набрал прямой телефон Карташихина. Трубку сняла секретарша. Мышкин назвался.

– Иван Антонович не разговаривает по телефону, – тихо сообщила она.

– Дорогая мисс! Дарлинг! – звонким, полным ненависти голосом сказал Мышкин. – Вы, наверное, забыли включить свой слуховой аппарат. Повторяю специально для глухих секретарей: моя фамилия Мышкин. Скажите шефу, он снимет трубку.

Секретарша у главного судмедэксперта города была сущим кладом. Звали ее Вия. Однажды Мышкин, явившись в бюро, ждал Карташихина и обратил внимание, какие у Вии длинные красивые ресницы.

– Теперь я все понял, Вия! Про вас понял, – таинственно сообщил Мышкин.

– Ой, как интересно! А что поняли? – она всплеснула руками.

– Это о вас написал Гоголь. Кто вам по вечерам поднимает веки?

К чести Вии, она дипломатично притворилась, что Дмитрий Евграфович остроумно пошутил. Никогда ему об его ляпе не напоминала, но ее отношение к Мышкину приобрело свою особенность. Вия Мышкина если не возненавидела, то по крайней мере, всегда изящно давала ему понять, что на дружеское отношение к себе он рассчитывать не может.

И сейчас она снова продемонстрировала профессиональное умение общаться с людьми. На грубость Мышкина Вия отозвалась сочувственным медовым голоском:

– Мне очень хочется вам помочь, уважаемый Дмитрий Евграфович – так вас по имени и отчеству? Почему-то никто никогда не помнит, как вас по отчеству… Так вот: я очень боюсь, что это у вас сломался слуховой аппарат, и я за вас очень переживаю, даже заплакала. Поэтому повторяю специально для тех глухих ослов, кто не разбирается в слуховых аппаратах, но научился хамить даме: ни с кем Иван Антонович говорить не будет. С вами – тем более.

Мышкин даже задрожал от злости. Но сумел удержать себя в узде.

И сказал, вполне искренне:

– Извините меня, пожалуйста, Вия м-м-м…

– Николаевна, – любезно подсказала секретарша.

– Вия Николаевна! Извините меня. Я действительно негодяй. Простите, пожалуйста, мое прежнее, настоящее и будущее хамство. Обещаю вести себя прилично. Очень постараюсь, поверьте.

– Я вас понимаю. И верю, – с неожиданным теплом отозвалась Вия. – И не надо бы мне говорить, но скажу: с этой секунды я стала вас уважать. Может быть, даже больше, чем вы заслуживаете.

– Но почему Иван Антонович не будет со мной говорить?

– Не знаете, что случилось?

– Знаю, потому и звоню.

– Поставьте себя на его место. Как вы себя вели бы, если бы у вас погибла дочь?

– Что? – не поверил своим ушам Мышкин. – Дочь? Вы сказали, дочь? Вместе с мужем?

– Вместе с мужем, – прерывисто вздохнула секретарша. – Автомобильная катастрофа. Ужасно. Никому не пожелаю пережить своего ребенка. Даже злейшему врагу.

– Он там?

– Пока да.

– Я буду у вас через полчаса, – сказал Мышкин. – Если соберется уходить, пожалуйста, скажите обо мне. Очень вас прошу!

– Конечно, Дмитрий Евграфович, конечно, дорогой! – заверила она. – Непременно скажу, не волнуйтесь. Думаю, вы его застанете.

Он вернулся к себе, достал из стола бутылку «хеннеси» и положил в кейс. Клементьева старательно пыхтела у компьютера.

– Много еще осталось? – хмуро спросил он.

– Минут на десять. Что-то случилось? – она глянула на Мышкина поверх дисплея.