Николай Волынский - Год беспощадного солнца

Монашек покраснел и резко сдвинулся вправо. Задел локтем свежую, только из печи, плюшку, она упала под стол и куда-то укатилась. Брат Иона побагровел и двинулся под стол, но отец Назарий его остановил.

– Пусть, оставь, собачка тебе спасибо скажет. Лови мою!

Он с изумительной точностью метнул плюшку брату Ионе.

– Жаль, – огорченно сказал настоятель. – Жаль, что в Олимпийских играх не предусмотрен такой вид спорта, как метание плюшек. Быть бы мне чемпионом мира…

Он откашлялся и под сводами зазвучал мощный бас:

– Братья и сестры! Не стесняйтесь, чем Бог послал, озеро большое рыбы хватит всем. Думаю, только что прибывшие успели сильно проголодаться. После обеда советую сходить в лес, особенно тем, кто приехал с детьми. Такой черники, брусники и даже ежевики вы нигде не найдете. Сразу предупреждаю: если кто пожелает взять ягод при отъезде домой, ради Бога, – сколько унесете. Тоже самое и с грибами. Господь особенно щедр в этом году. И жаль, если Его дары пропадут. А теперь – на молитву. Можно из-за стола не вставать, и без того тесно.

Но трое все-таки встали – молодые, и нескрываемо веселые монахи. В три голоса они начали «Отче наш», но не на древний и мрачный византийский мотив, а на простенькую и радостную мелодию. У Мышкина даже потеплело на сердце.

Через минуту он обо всем забыл. Работая ложкой, непрерывно приказывал себе: «Спокойнее. Медленнее. Еще спокойнее, еще медленнее», потому что такую уху он не пробовал даже в самых дорогих ресторанах.

Засуетились послушники с огромными сковородками, и на каждой едва умещались по два-три куска гигантских лещей.

– Голова к голове! – услышал он удовлетворенный голос настоятеля, когда послушник сгрузил ему на тарелку его порцию. – А ты, брат Иона, не стесняйся, я же вижу, ты акулу готов съесть, но скромничаешь. Сколько тебе еще осталось наколоть дров? Кубометра четыре будет?

– Восемь, ваше высокопреосвященство.

– Тогда, – печально сказал настоятель, – эту восхитительную голову я должен отдать тебе… Мне дрова не колоть.

Лещ мелькнул над головами и шлепнулся точно в тарелку брата Ионы.

Дмитрий Евграфович поплелся снова на кухню. Там производство не затихало. Он нашел Марину на заднем дворе. Здесь несколько женщин чистили картошку: два мешка лежали пустыми, оставалось еще восемь.

– Помочь? – тихо спросил Мышкин.

– Нет, не стоит. Лучше изучи остров и потом мне все расскажешь, – улыбнулась Марина. – Уже сейчас жду с нетерпением твои впечатления.

– А литургия?

– В пять часов. Хотелось бы, но не знаю, справимся ли. А уходить, когда другие остаются, неудобно. А ты сходи, почему-то мне кажется, что для тебя это будет кстати.

Поболтавшись по лесу, Мышкин без пяти пять был у дверей собора. Здесь, похоже, собрались все паломники, кроме трудников, но свободное место в храме было.

На входе ему неожиданно загородил путь тот самый брат Иона.

– Вы крещеный? – спросил он.

В недоумении Мышкин решил, что не понял вопроса.

– Вы о чем, уважаемый брат Иона?

– Вас крестили? – громче спросил монах. – Нательный крест на вас есть, прежде чем в храм войдете?

Оторопело Мышкин смотрел на монаха и молчал.

– Есть крестик? Покажите, – сказал брат Иона.

– Скажите, пожалуйста, – с трудом вернул себе дар речи Мышкин. – Здесь храм Божий или закрытый распределитель красной и черной икры для партийных товарищей? Или толковище «Единой России»?

– Не надо так кощунствовать, – неодобрительно покачал головой монах.

– А как надо? Как надо кощунствовать? – и, не дождавшись ответа, сказал. – Тогда я спрошу по-другому. Если бы сейчас здесь перед вами был не я, а Иисус Христос, вы пустили бы его в храм?

Теперь остекленел брат Иона.

– А вы как думаете? – наконец сказал он.

– Думаю, что не пустили бы. Потому никакого нательного или наперсного креста у Христа не было. И не могло быть. И даже его купание в реке Иордан, строго говоря, и крещением признать нельзя. Потому что ответственный за крещение Иоанн Предтеча не имел сана священнослужителя. И не было у него в руках креста, о котором вы так страстно хлопочете, потому что Христос еще не был распят.

Служба началась.

– Я сейчас оставлю вас в покое, – пообещал Мышкин. – Но сначала ответьте: кто захочет креститься в православную веру, если его в храм не пускают? Чего ему ждать от крещения? А если он к тому же правоверный иудей или магометанин, задумавший принять христианство? Вы его палкой погоните? – Мышкин распалялся все больше. – Тогда, молодой и не очень умный человек, я советую вам потребовать, чтобы из числа Апостолов исключили Павла, который был не только упертым иудеем, но и с неслыханной жестокостью преследовал первых христиан! – тут он обнаружил, что вот-вот перейдет на крик, остановился и грустно качнул головой. – Вы бы лучше вспомнили, что сказал на Голгофе Спаситель своему распятому соседу слева, разбойнику. На всякий случай напоминаю. «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое». Тут, конечно, Иисус должен был спросить у разбойника, где его нательный крестик. Но вместо этого Спаситель сказал: «Истинно говорю тебе, нынче же будешь со Мною в раю». Так что вам, мой юный пастырь, надо пойти в телохранители к Абрамовичу: такой талант пропадает!

Мышкин демонстративно высморкался в два пальца, сплюнул и снова побрел в лес.

К собору он вернулся в половине восьмого. Служба кончилась, медленно выходили люди – умиротворенные, с просветленными и даже счастливыми лицами, некоторые со следами слез на глазах. Марины не было.

Мышкин нашел ее, где и оставил – уставшую, но в хорошем настроении.

– Был на литургии? Наверное, нелегко отстоять два часа с непривычки? Зато потом хорошо на душе, правда?

– Правда, правда… – проворчал Мышкин.

Она внимательно смотрела в его лицо.

– Ты не был на службе. Тебя что-то обеспокоило или расстроило. Да?

– И да, и нет… – промямлил он. – Просто мне позвонили. Надо срочно на работу.

– Когда?

– Завтра с утра. А лучше уже сегодня.

– Сегодня катера уже не будет. Завтра в десять.

– Значит, в десять. Когда за тобой приехать?

– Не нужно специально приезжать. К тому же я хотела бы побыть дня три-четыре.