Артур Хейли - В высших сферах

Алан Мейтленд наклонился вперед в своем кресле.

— Конкуренция-то на самом деле не такая уж и большая, верно?

«Touché», — подумал Хоуден. Вслух же резко произнес:

— Это не важно. А вот реально то, что существуют законы и правила, регулирующие подобные ситуации, и если они что-то значат, то их надо соблюдать.

— Некоторые законы весьма условны, — возразил Алан, — особенно те, что касаются прав человека.

— Если таково ваше мнение, тогда ваше законное право обращаться в суды.

— Ваш шеф иммиграции в Ванкувере так не думает. Он сказал мне, что ни один суд не имеет права вмешиваться в это дело.

— Тем не менее, — не отступался премьер-министр, — вы все-таки обратились в суд и проиграли.

Алан с сожалением признал:

— Да, мы проиграли. Поэтому-то я и здесь — в качестве просителя. — Улыбка снова мелькнула на его губах. — Если надо, то я готов встать на колени.

— Нет, — в свою очередь, улыбнулся Хоуден. — Я вовсе этого не хочу.

— Мне хотелось бы рассказать вам, сэр, об Анри Дювале. — Хоть у него и мало времени, подумал Алан, надо по крайней мере сделать максимум возможного. — Он хороший человечек, крепыш, хороший работник; я убежден, что он будет хорошим гражданином. Правда, он плохо говорит по-английски: он не получил образования…

— Мистер Мейтленд, — решительно оборвал его премьер-министр, — причина, по которой этот человек не может быть нами принят, проста. В мире полно людей, которые на первый взгляд заслуживают помощи. Но должен быть какой-то порядок в оказании помощи — какой-то план, какая-то схема действий. Поэтому у нас и существует Акт об иммиграции…

А главное, упорствуя, подумал Хоуден, он не уступит этому нелепому и диспропорциональному требованию народа. Возмутительное происшествие в оттавском аэропорту все еще вызывало у него раздражение. И даже если он проигнорирует угрозу Харви Уоррендера, уступить сейчас было бы нелепа— значило бы проявить слабость. Его, премьер-министра, решение известно — с этим все-таки надо считаться.

Алан Мейтленд не унимался:

— Анри Дюваль в Ванкувере, господин премьер-министр. Он не в Венгрии, не в Эфиопии и не в Китае. Он здесь и сейчас. — И не без горечи добавил: — В стране, где неимущие, предполагается, получают возможность изменить свою жизнь.

Неимущие. На секунду Джеймс Хоуден с волнением вспомнил приют и неожиданно возникший шанс, который в далеком прошлом отвоевал для него один человек — его Алан Мейтленд. Но он-то по крайней мере здесь родился. И он решил, что разговор продлился достаточно долго.

— Акт об иммиграции является законом нашей страны, мистер Мейтленд. В нем, несомненно, есть недостатки, но он такой, каким народ Канады решил его сделать. Так что согласно закону ответ вам будет «нет».

Положенный при окончании встречи ритуал вежливости был соблюден. Джеймс Хоуден встал и пожал Алану руку.

— Разрешите пожелать вам больших успехов в вашей профессии, — заметил он. — Возможно, когда-нибудь вы займетесь политикой. У меня есть предчувствие, что вы неплохо бы преуспели.

Алан спокойно ответил:

— Не думаю, сэр. Слишком многое мне в ней не нравится.

Когда Алан Мейтленд ушел, премьер-министр выбрал вторую шоколадку и стал задумчиво ее жевать. Через некоторое время он вызвал своего помощника и раздраженно потребовал, чтобы тот принес ему черновик вечернего выступления.

В вестибюле отеля «Ванкувер» Дэн Орлифф ждал Алана Мейтленда.

— Есть изменения?

Алан покачал головой.

— Что ж, — весело произнес Орлифф, — вы удерживаете внимание публики к делу, и это кое-чего стоит.

Алан мрачно спросил:

— В самом деле? Просто скажи мне, что народ может сделать, если правительство не желает шевельнуться.

— Разве ты не слышал? Народ может сменить правительство — только и всего.

— Вот здорово! — сказал Алан. — Дождемся выборов, после чего пошлем Анри открытку с новостями. Если мы его отыщем.

— Да ладно тебе, — сказал Дэн. — Я сейчас отвезу тебя в твой офис. А по дороге ты расскажешь, что сказал Хоуден.

Том Льюис работал в своей маленькой клетушке, когда вошел Алан. Дэн Орлифф после их беседы в машине уехал — предположительно в «Пост». Алан снова повторил для сведения Тома то, что произошло.

— Я вот что скажу, — заявил Том. — Кость не отбрасывают, если ты в нее вонзил зубы.

Алан кивнул. Он подумал, не надо ли позвонить Шэрон, но, пожалуй, основания для этого не было. В последний раз они говорили по телефону два дня назад.

— Кстати, — сказал Том, — тебе пришел пакет — присланный с шофером, не как-нибудь. Он в твоем кабинете.

Алан с любопытством прошел к себе. В центре его стола лежал квадратный пакет в оберточной бумаге. Развязав веревку, он вынул из бумаги коробку и приподнял крышку. Под папиросной бумагой лежала фигурка из глины — бюст. Рядом записка, гласившая: «Я пыталась слепить ее похожей на мистера Крамера, но никак не получалось. Так что, пожалуйста, никаких в нее булавок — никогда! С любовью — Шэрон».

Он вынул бюст. И, просияв, увидел, что весьма похож на него.

Меньше чем в четверти мили от номера премьер-министра в отеле «Ванкувер» судья Стэнли Уиллис из Верховного суда Британской Колумбии уже более часа тревожно шагал в кабинете.

Судья Уиллис, человек строгий, с суровым лицом и внешне хладнокровный, вел в уме битву.

Линии противостояния были четко проведены. С одной стороны была его судейская интегральность, с другой — собственная совесть. Объектом рассмотрения и того и другого был Анри Дюваль.

Эдгар Крамер сказал помощнику премьер-министра: «Законным путем спонсоры этого человека больше ничего не могут сделать». Алан Мейтленд, проведя неделю в поисках юридических прецедентов, пришел к тому же мнению.

Судья Уиллис знал кое-что такое, что показывало: оба они не правы. И если быстро этим воспользоваться, Анри Дюваль будет освобожден из своей тюрьмы на корабле — по крайней мере временно, а возможно, и навсегда.

Ключ к разрушению этой ситуации находился в толстом переплетенном фолианте «Британская Колумбия. Отчеты» том 34, 1921 г., лежавшем на столе судьи. Книга была раскрыта на странице, озаглавленной «Королева против Ахмеда Синга».

Бумага, на которой были напечатаны эти слова — как и все последующее, — выцвела и пожелтела. Но положения закона — ratio decidenti [19] Основание для решения (лат.). — были столь же обязательны, как если бы были сформулированы вчера.

Канадский судья постановил: Ахмед Синг в 1921 году (и следовательно, Анри Дюваль сегодня) не мог быть депортирован исключительно на корабль.

Любой человек (объявил давно умерший судья в 1921 году) должен быть депортирован в ту страну, откуда он приехал, и ни в какое другое место.