Артур Хейли - В высших сферах

Чувствуя себя глубоко несчастным и сознавая свою несостоятельность, Алан после десятиминутного выступления сел.

Теперь поднялся уверенный в себе широкоплечий Э.Р. Батлер. Безо всякого усилия, с достоинством — совсем как римский сенатор, подумал Алан, — он обратился к судье.

— Милорд, — учтивый низкий голос наполнил зал, — я с интересом и восхищением выслушал аргументы моего уважаемого коллеги мистера Мейтленда.

После чего наступила преднамеренная пауза, во время которой Том Льюис шепнул:

— Мерзавец умудрился сказать о твоей неопытности, даже не употребив этого слова.

Алан кивнул. Он подумал о том же.

Теперь голос продолжал:

— С интересом — потому что мистер Мейтленд дал новую версию довольно простого пункта закона; с восхищением, потому что он проявил удивительную способность сооружать кирпичи — или делать вид, что их сооружает, — из горстки юридической соломы.

Из уст кого угодно другого это прозвучало бы грубо и жестоко. А у Э.Р. Батлера, произнесшего это с задушевной улыбкой, слова прозвучали как добродушное поучение с легкой издевкой.

Позади Алана кто-то хихикнул.

Э.Р. Батлер продолжал:

— Истина, как я постараюсь показать, милорд, состоит в том, что клиент моего друга, мистер Дюваль, о своеобразной проблеме которого всем нам известно и которому, могу сказать, чрезвычайно сочувствует департамент по иммиграции… Истина в том, что Дюваль задержан не противозаконно, а законно вследствие ордера на задержание, составленного в соответствии с должным и надлежащим возбуждением дела согласно канадскому Акту об иммиграции. Более того: я довожу до сведения вашей милости, что капитан корабля «Вастервик» поступил совершенно законно, задержав Дюваля, как сообщил мой ученый друг. Собственно, если бы капитан так не поступил…

Искусно составленные, отточенные фразы следовали одна за другой. Если Алан спотыкался, подыскивая слова, то у Э.Р. Батлера они ритмично лились. Если Алан кружил, излагая свои аргументы, иной раз возвращаясь, чтобы прощупать почву, Э.Р. Батлер разделывался с каждым доводом поочередно, затем быстро переходил к следующему.

Его доводы звучали убедительно: задержание было законно; все, требуемое законом, было соблюдено; капитан корабля не совершил ошибки, как и департамент по иммиграции в своих процедурах; Анри Дюваль, будучи безбилетником, не имеет законных прав и, следовательно, не может просить о специальном расследовании, связанном с иммиграцией, а довод Алана о гипотетическом канадском гражданине, которому отказывают во въезде в страну, до смешного неубедителен. И Э.Р. Батлер — добродушно, конечно, — рассмеялся.

Алан признал, что это было блестящее выступление.

В заключение Э.Р. Батлер произнес:

— Милорд, я прошу отказать в рассмотрении заявления и аннулировать приказ nisi.

Он церемонно поклонился и вернулся на свое место.

В маленьком зале воцарилась тишина, словно после ухода звезды со сцены. После своего весьма оригинального вопроса «Так в чем дело?» судья Уиллис не произнес ни слова. И хотя эмоциям тут не было места, Алан ожидал увидеть на лице судьи по крайней мере озабоченность, но не было ничего. Глядя на судью, подумал он, создавалось впечатление, будто речь шла о кирпичах или цементе, а не о живом существе. Сейчас судья передвинулся в кресле с высокой спинкой, заглянул в свои записи, потянулся к стакану с холодной водой и глотнул. Алан заметил, что репортеры задвигались, некоторые стали смотреть на часы. Для кого-то из них, предположил Алан, наступает срок подачи материала. Хотя время перевалило за одиннадцать, зал был по-прежнему необычно полон. Всего лишь два-три адвоката, занятые другими делами, ушли, а повернув голову, он заметил, что позади появились новые.

Впервые за все время Алан услышал доносившиеся снаружи звуки города: порывы ветра; шум транспорта; колышущийся грохот, похожий на работу пневматических сверл; звон колокола издали, а из порта — басовитый гудок буксира — возможно, судно покидает порт, как скоро покинет его «Вастервик» — с Анри Дювалем или без него. Ну, скоро они это узнают.

В тишине скрипнул отодвигаемый стул. Это был Толланд, адвокат корабельной компании. И тоном, царапавшим слух по сравнению со сладкозвучным голосом Э.Р. Батлера, он произнес:

— Если ваша милость позволит…

Судья Уиллис оторвался от своих записей и бросил острый взгляд через зал.

— Нет, мистер Толланд, — сказал он, — мне нет нужды вас беспокоить.

Адвокат поклонился и сел.

Значит, вот оно как.

Восклицание судьи означало лишь одно: дело, которое защищал Алан, лопнуло и дополнительные доводы, чтобы уничтожить его, не требовались.

— Что ж, — прошептал Том, — по крайней мере мы пытались.

Алан кивнул. Ему казалось, что он все время ожидал поражения.

Ведь он с самого начала знал, что его стратегия весьма уязвима. Но теперь, когда пришло поражение, появилась горечь. Он думал о том, в какой мере должен винить свою неопытность, свою речевую неуклюжесть в суде. Вот если бы он был более уверен в себе — скажем, умел бы убеждать, как Э.Р. Батлер, — мог бы выиграть, вместо того чтобы провалиться?

Или если бы ему повезло и был другой судья — сочувствующий, менее строгий, дружелюбный, — результат был бы иной сейчас?

Как выяснилось, не был бы.

Судье Стэнли Уиллису решение, которое он должен был принять, представлялось неизбежным еще прежде, чем заговорили адвокаты. Он понял слабость доводов Алана Мейтленда, несмотря на равноценную изобретательность, через несколько секунд после того, как тот стал излагать дело два дня назад.

Но в тот момент было достаточно оснований для выдачи приказа nisi. А теперь — к крайнему сожалению судьи — не было оснований для выдачи судебного предписания на основании Habeas corpus.

Судья Уиллис считал королевского адвоката Э.Р. Батлера эксгибиционистом и позером. Риторика и гладкая речь, демонстрация учтивой доброжелательности — все это были актерские трюки, которые могли повлиять — и влияли — на присяжных; на судей же это часто не производило впечатления. Тем не менее Э.Р. Батлера нельзя было упрекнуть в незнании дела, и доводы в его только что окончившемся выступлении были неопровержимы.

И судья Уиллис должен — а через минуту так и сделает — отклонить прошение о применении Habeas corpus. Однако ему очень хотелось найти какой-то способ помочь молодому адвокату Алану Мейтленду и тем самым помочь Анри Дювалю.

Желание объяснялось двумя причинами. Во-первых, судья Уиллис, активно читавший газеты, был убежден, что бездомному безбилетнику следует дать возможность высадиться на берег и поселиться в Канаде. С самого первого сообщения об этом он считал, что департаменту по иммиграции следовало нарушить в данном случае правила, как, насколько он знал, это делалось несчетное множество раз. Его удивило и возмутило то, что, как он узнал, это не только не было сделано, но правительство — в лице своих чиновников, занимающихся иммиграцией, — заняло, с его точки зрения, непоколебимую и произвольную позицию.