Эйприл Де Анджелис - Джампи

Фрэнсис. Я лично не собираюсь сидеть здесь и изображать оптимизм. Это было бы полным абсурдом. На днях я ехала в поезде с писателем.

Хилари. И что?

Фрэнсис. Раньше он был актером, когда-то мы даже участвовали в одной и той же программе. Так вот, он сказал, что в его работе пол не помеха. Ему-то легко говорить, он же мужик. А между тем именно в результате гендерных отличий мы оказываемся похороненными заживо. Пожилые женщины! Нам только и остается, что управлять страной или какой-нибудь другой крупной организацией, вроде «Ашана» [2] В оригинале упоминается крупная британская сеть супермаркетов. . Это единственное, что может нас спасти от незаметности. Быть женщиной и к тому же стареть — это катастрофа.

Хилари. Что за пораженческое настроение? Никто и не говорит, что нам легко живется. Кстати, ты упоминала, что кто-то интересовался твоим графиком занятости. Кажется, для пьесы Дэвида Хэйра? Чем там дело закончилось?

Фрэнсис. Они даже смотреть меня не стали. Просто спросили, свободна ли я, и когда выяснилось, что да, то подумали: э-э, нет, раз никто другой ее не хочет — нам она тоже не нужна.

Хилари. Вряд ли так было дело. Просто у тебя негативистское мышление.

Фрэнсис. А недавно я ходила пробоваться в одном фильме о войне.

Хилари. Вот видишь!

Фрэнсис. На роль стареющей немецкой проститутки.

Хилари. И что?

Фрэнсис. Меня не возьмут. Нас там была целая толпа теток, одетых, как старые шлюхи, и все просто из кожи вон лезли, чтобы их взяли. Правда, возвращение домой в автобусе имело свои яркие моменты.

Хилари. Ты закончила ремонт?

Фрэнсис. Да.

Хилари. И не собираешься мне об этом рассказать?

Фрэнсис. Нет. Ремонт — это проявление ложной сознательности. Тебе кажется, что ты улучшаешь свою жизнь тем, что шлепаешь новую краску на стены.

Хилари. Нет, конечно, я с тобой согласна. Но вот в семидесятые, например, все красили в белый цвет. Это символ свежего старта.

Фрэнсис. В семидесятые все было коричневое и оранжевое. А большинства людей тогда еще и на свете не было. Семидесятые! Сейчас эту чушь никто и не помнит.

Хилари. Глупости! А женское движение? А «глэм-рок»? Надеюсь, тебе не нужно перечислять все, что было в семидесятые?

Фрэнсис пытается удержать в равновесии бокал на голове или делает еще какие-то акробатические движения.

Что ты делаешь?

Фрэнсис. Пытаюсь себя развлечь. С тобой скучно.

Хилари. Я теперь на велосипеде езжу на работу, я говорила?

Фрэнсис. Это полезно для ягодиц.

Хилари. И еще это помогает мне добираться до работы.

Фрэнсис. А вслед много свистят?

Хилари. К счастью, нет.

Фрэнсис. Жаль. Я, помню, очень это любила. Когда я была молодая и сексуально выглядела на велосипеде.

Хилари. Ты же терпеть не могла, когда к тебе приставали! Мы обе это ненавидели.

Фрэнсис. Мне только казалось, что я ненавидела. Но я ошибалась, сейчас мне этого недостает. Теперь я уже не сяду на велосипед. А то опять начну ждать комплиментов. Я тут как-то была в баре. Много острила, смеялась — в общем, была совершенно неотразимой. Господи, и откуда только я все это брала! Не стыдно было бы записать на пленку для грядущих поколений. Ну, ты сама знаешь, иногда выдаются такие дни, когда ты в ударе.

Хилари. Да?

Фрэнсис. Кругом восхищенные взгляды. Я прямо кожей чувствовала.

Хилари. Взгляды нельзя кожей чувствовать.

Фрэнсис. Да брось, у всякой женщины есть на это шестое чувство. Кстати, я и выглядела роскошно в тот день. В общем, все в одном флаконе. Я никогда не позволяю себе распускаться.

Хилари. И я тоже.

Фрэнсис. Поддерживаю вагинальный тонус в форме.

Хилари. А вот это никогда не было моим приоритетом.

Фрэнсис. Короче говоря, там был один мужик — наверное, моего возраста, но выглядел старше и не такой привлекательный. Но я все равно подумала: «Очень даже ничего, стоит рискнуть». Я чувствовала, как мой словесный магнетизм затягивает его в мое биополе.

Хилари. Да ты что?

Фрэнсис. И вот, когда мне приспичило в туалет, я прошла мимо него, почти вплотную — бар был просто битком. Решила осчастливить его моим полномасштабным очарованием в ближнем бою. Улыбнулась ему одному, посмотрела прямо в глаза. А там — ни-че-го! Глухо. Ни малейшей искорки. Взгляд абсолютно мертвый, как у рептилии. Или я бы даже сказала, там была неприязнь.

Хилари. Ну, постой, ты же о нем ничего не знаешь! Может, у него кто-то из знакомых только что умер?

Фрэнсис. Ага! И я тоже хожу в бар каждый раз, как кто-то умирает!

Хилари. Неважно.

Фрэнсис. Конечно, неважно. Пошел он к черту!

Хилари. Вот именно. Небось, какой-нибудь пронырливый… агент по недвижимости.

Фрэнсис. Или адвокат. Но тогда это меняло бы дело. У меня же не будет пенсии.

Хилари. Зато у тебя есть квартира.

Фрэнсис. А я-то всегда считала своим самым последним резервом сексуальную привлекательность! На случай, если уж совсем придется голодать. …А вот так я лучше выгляжу?

Подтягивает свое лицо с боков, будто делает подтяжку.

Хилари. Так ты выглядишь более удивленной. Послушай, с тобой что-то происходит. Какой-то кризис.

Фрэнсис. Он называется «мне — полтинник». У тебя он наверняка тоже есть.

Хилари. Нет. Точно нет. Вовсе нет! В жизни так много всего другого. Сама знаешь.

Фрэнсис. Еще бы! Можно ходить в художественную галерею или на вечерние курсы чего-нибудь. У меня такое ощущение, будто у меня кто-то что-то отнял. Ладно, хватит обо мне. Теперь твоя очередь.

Хилари. Я тебе рассказывала, что на днях произошло?

Фрэнсис. Что?

Хилари. Я пришла домой и застала… то есть… Тилли была не в школе. Я вернулась рано, а она должна была готовиться к экзаменам. Так вот, она просто сидела на диване, и когда увидела меня, то как-то изменилась в лице. Но я не обратила внимания, потому что для этого не было никакого повода, так что я сразу выбросила это из головы. И тут по лестнице спустился парень.

Фрэнсис. Парень?

Хилари. И это в пятнадцать лет! Им обоим по пятнадцать! Они просто удрали из школы — нашли «окно». Если честно, то меня даже затошнило.

Фрэнсис. Да, они все такие свеженькие, вкусненькие, правда? Безупречны и полны гормонов. И что за парень?

Хилари. Он был в трусах. Высокий, худющий. Волосы свисают на лицо. Он издал какой-то звук, будто хрюкнул.