Роберт Шеррифф - Конец пути

Троттер: Я помню, как однажды прошлой весной, когда немцы частенько пугали нас фосгеном, мы почувствовали какой-то подозрительный запах, и кто-то крикнул: «Газы!» Ну, мы все, конечно, напялили противогазы…

Осборн: А что это было?

Троттер: Да дерево какое-то зацвело! Представляешь, до чего дошло! (Пытается застегнуть китель на все пуговицы) О Господи! Все-таки надо худеть. (Встает) Пойду, сменю Стэнхоупа. А то он будет ругаться как сапожник. У него еще то состояние с утра!

Осборн: Я сменю тебя в одиннадцать.

Троттер: Вот и славно. А то я страсть как не люблю это время на передовой. Немец только позавтракает и начинает кидаться всякими хреновинами, чтобы напомнить о себе. Но, по правде сказать, уж лучше пусть пара гранат разорвется, чем такая смертельная тишина. (Надевает каску, берет противогаз и поднимается по ступеням) Пока!

Осборни Рали: Пока!

Осборн: Ну, теперь Стэнхоуп отправит вас в караул одного.

Рали: Правда? В котором часу?

Осборн: После меня, наверное, примерно с двух до четырех.

Рали: Понятно. (Пауза) .

Осборн: Ну, и что вы думаете обо всем этом?

Рали: Да все нормально. Правда, такое ощущение, что я здесь уже целую вечность.

Осборн: (набивая трубку) Так и должно быть. Хотя время все-таки идет.

Рали: Мы здесь на шесть дней?

Осборн: Да.

Рали: Пока даже не могу себе представить конец шестого дня.

Осборн: Ничего, двенадцать часов уже прошли. Зато потом, когда нас сменят, как же будет здорово снова оказаться на квартирах, принять горячую ванну, а потом просто посидеть с книжечкой где-нибудь под деревом!

Рали: Мне кажется, что я уже целую вечность не видел настоящего дерева с ветками и листьями, а ведь я здесь всего двенадцать часов.

Осборн: Что вы чувствовали на передовой?

Рали: Ничего особенного. Вот только было ужасно тихо, так что даже жутковато делалось — все передвигаются крадучись и переговариваются вполголоса. Громко ведь не поговоришь, когда немцы всего метрах в семидесяти, правда?

Осборн: Как раз на ширину поля для регби.

Рали: Странное сравнение для передовой.

Осборн: А я так всегда измеряю расстояния, чтобы не терять чувство пропорции.

Рали: А вы в регби играли?

Осборн: Немного. Правда, в последние годы в школе больше приходилось быть судьей.

Рали: А вы что, учитель?

Осборн: Да. А что такого?

Рали: Да нет, ничего. Я ничего не имею против учителей. (Спохватывается) То есть, я хотел сказать, что впервые встречаю учителя вот так, не в школе.

Осборн: Иногда, как видите, и учителя вырываются из школы.

Рали: (смеясь) А вы за какую команду играли?

Осборн: «Арлекин».

Рали: «Арлекин»? Вот это да!

Осборн: Я даже однажды был в сборной Англии, правда, это было очень давно.

Рали: Ничего себе! А здесь об этом знают?

Осборн: Мы о регби как-то никогда не говорили. Да здесь все это не имеет никакого значения. Лучше посмотрите-ка!

Рали: А что это?

Осборн: Это изобрел Троттер, чтобы как-то убить время. Сто сорок четыре кружочка — по одному на каждый час всех шести дней. Шесть из них он уже зачеркнул, а еще шесть пока не успел.

Рали: А что, неплохая идея. Мне вообще Троттер нравится.

Осборн: Да, он парень неплохой.

Рали: У него все как-то естественно получается. Он — как бы это сказать? — настоящий, что ли.

Осборн: Вот именно — настоящий. (Пауза. Рали набивает заново свою трубку, Осборн курит старую) .

Рали: Говорят, что немцы — довольно порядочный народ. Это правда?

Осборн: Можно сказать, что да. (Пауза) . Однажды на рассвете один из наших ребят был ранен. Мы не смогли его сразу оттащить, и он весь день пролежал на передовой. В следующую ночь трое наших подползли к нему, да так близко от немцев, что те могли бы их всех спокойно уложить. И вдруг, когда ребята уже стали тащить раненного по рытвинам в свои окопы, встает во весь рост огромный немец и кричит им: «Отнесите его на руках!» Ну, наши встали и понесли, а тот немецкий офицер даже пустил несколько осветительных ракет, чтобы им было лучше дорогу видно.

Рали: Вот это да! (Пауза) .

Осборн: А на следующий день ни от наших, ни от их окопов ничего не осталось.

Рали: Но ведь это… как-то глупо.

Осборн: В том-то все и дело… (Молчат некоторое время) .

Рали: Я…вчера вечером начал писать письмо домой. Как можно его отправить?

Осборн: Письма забирают вечером после доставки продовольствия.

(По лестнице медленно спускается Стэнхоуп. Рали встает) .

Рали: Пойду допишу письмо, раз мне снова скоро в караул.

Осборн: Можете писать здесь.

Рали: Спасибо, мне и там хорошо. Я соорудил себе подобие стола у койки.

Осборн: Ну как хотите. (Рали уходит в свой блиндаж. Стэнхоуп медленно стягивает с себя амуницию) .

Стэнхоуп: Что ж так воняет беконом?

Осборн: Это сегодня наш завтрак.

Стэнхоуп: Понятно. Ты сказал Рали о проверке солдатских винтовок?

Осборн: Нет пока.

Стэнхоуп: (у входа в другой блиндаж) Рали!

Рали: (появляется) Да?

Стэнхоуп: В девять часов ты проверяешь винтовки у всего взвода.

Рали: Слушаюсь! (Уходит снова) .

Стэнхоуп: (садится за стол) Я наметил на восемь часов два рейда, чтобы укрепить колючку вдоль всей линии. Пойдут Берт и Смит, каждый возьмет по два человека. Каждая рота оставляет эту работу другой смене. (Никто не хочет делать эту работу) . Неделю назад там были пробиты огромные дыры.

Осборн: Знаю.

Стэнхоуп: А завтра ночью мы начнем тянуть проволоку на флангах.

Осборн: На флангах?

Стэнхоуп: Да, мы окружим себя проволочным поясом. Если начнется наступление, я не уверен, что роты на флангах удержат свои позиции.

Входит Мейсон и почтительно остается стоять поодаль

Мейсон: Не хотите ли бекона, сэр?

Стэнхоуп: Нет, спасибо. Я выпью чаю.

Мейсон: Слушаюсь, сэр. (Уходит) .

Стэнхоуп: Я осмотрелся наверху. У нас хорошие шансы удержаться здесь, но при условии, что мы натянем вокруг колючку. Я разговаривал с полковником…

Осборн: Да? Он был здесь?

Стэнхоуп: Да. И сказал, что немецкий пленный назвал дату наступления — двадцать первое.