Роберт Шеррифф - Конец пути

Осборн: Ты смотришь на все в черном цвете.

Стэнхоуп: Я повторяю. Этот мальчик не может без того, чтобы не сотворить себе кумира. Я старше его на три года. Ты сам знаешь, что эта разница значит в школе. Я был капитаном команды по регби и все такое… Здесь это никакого значения не имеет, а для школьника четырнадцати лет… Да зачем я тебе все это объясняю, черт, ты же сам учитель, и ты знаешь.

Осборн: Не горячись! Я только сказал, что думаю о кумирах.

Стэнхоуп: Наши отцы дружили, и меня попросили присмотреть за мальчишкой. Надо сказать, я охотно взялся за дело. Мне нравилось учить его правильным вещам… А однажды летом его семья пригласила меня погостить у них, и вот тогда я познакомился с его сестрой.

Осборн: И что же?

Стэнхоуп: Сначала я воспринимал ее как ребенка, так же как и Рали. И только перед тем, как отправиться на фронт, я вдруг понял, какая она замечательная девушка. И я буквально стал молиться, чтобы уцелеть на войне и стать… стать достойным ее.

Осборн: Ты немалого добился. Военный Крест и командование ротой…

Стэнхоуп: (наливая себе еще виски) Да, вначале все шло хорошо. Когда через полгода я приехал в отпуск, было чертовски приятно чувствовать, что ей небезразличны мои успехи. (Делает глоток виски) . А когда вернулся на фронт — здесь тогда шли страшные бои — я понял, что если не сниму перенапряжение, то попросту сойду с ума. Оставаться все время в полном сознании я не мог — у тебя ведь было такое, да, дядя?

Осборн: Да, и часто.

Стэнхоуп: Было только два способа выдержать такое: либо притвориться больным и вернуться домой, либо это (поднимает стакан с виски) . Что бы ты выбрал, дядя?

Осборн: Я пока не знаю. Мне еще не довелось испытать столько, сколько тебе.

Стэнхоуп: Я все тогда обдумал хорошенько. Скажи, ведь было бы подло сбежать домой совершенно здоровым, да?

Осборн: По-моему, да.

Стэнхоуп: Ну вот. Тогда будем здоровы, и да здравствуют ребята, которые отправляются домой с невралгией (Ставит стакан на стол) . В последний свой отпуск я уже домой не поехал. Я не смог бы вынести, если бы она догадалась…

Осборн: Война закончится, Стэнхоуп, уйдет это страшное напряжение, и ты снова придешь в норму, в твои-то годы.

Стэнхоуп: Я и жил все время с этой надеждой. Думал о том, как уеду потом куда-нибудь на несколько месяцев, поживу на свежем воздухе, поправлюсь, а потом приеду к ней.

Осборн: Так и будет, Стэнхоуп.

Стэнхоуп: Ну почему Рали не попал в какую-нибудь другую из тысячи восьмисот рот?!

Осборн: Я не понимаю, с чего ты взял, что…

Стэнхоуп: Ради Бога, Осборн, не прикидывайся дурачком! Ты же все понимаешь! Ты прекрасно знаешь, что он напишет ей, как я весь провонял виски.

Осборн: Ну с чего ты взял? Он ведь не…

Стэнхоуп: Вот именно. Он не свинья какая-нибудь, чтобы обманывать свою сестру.

Осборн: Он еще очень молод. Ему только предстоит многое узнать. И он сам поймет, что люди на фронте меняются.

Стэнхоуп: Не утешай меня, дядя. Ты что, не видел, как он пялился на меня за ужином и все пытался понять…? Он и сейчас там наверху, в окопах, наверняка все еще думает обо мне и уже догадался, в чем дело. А ведь все эти месяцы он только и мечтал о том, чтобы оказаться со мной, здесь. Бедняга!

Осборн: А я уверен, что Рали будет по-прежнему любить тебя и восхищаться тобой, несмотря ни на что. Такое восхищение героизмом — очень благородное чувство.

Стэнхоуп: К черту героизм! (Он замолкает, а потом вдруг говорит странно высоким голосом) . А знаешь, дядя, я ведь набитый дурак. Я же не кто-нибудь, а командир этой роты. Что мне до этого самодовольного мальчишки? Понимаешь? Он видите ли собирается написать домой и рассказать все обо мне Мадж. Не выйдет! На фронте цензура! Я имею право читать его письма, и я прочитаю и вычеркну все, что он напишет обо мне!

Осборн: Ты не будешь читать его письма.

Стэнхоуп: (задумчиво) Вычеркну все о себе. Потом будет большое наступление, и она так и будет думать всегда, что я был замечательным парнем (наливает еще виски, повторяя «всегда… всегда…») .

Осборн: (поднимаясь с койки) Все не так плохо, как ты думаешь. Лучше ложись и поспи.

Стэнхоуп: Спать? Вот еще, буду я терять время на сон!

Осборн: (берет ранец Стэнхоупа и вынимает из него одеяло) Пойдем, старик, пойдем. Ложись вот сюда. (На койке Стэнхоупа укладывает ранец вместо подушки, стелет одеяло) .

Стэнхоуп: (продолжает сидеть) Самодовольный мальчишка — вот он кто такой. Напросился в мою роту! Я его не звал. А раз так — он получит за свою наглость. (Осборн кладет Стэнхоупу на плечо руку, пытаясь успокоить его и, может, уговорить лечь в постель) Отстань! (Сбрасывает руку Осборна) Чего тебе нужно?

Осборн: Пойди попробуй поспать.

Стэнхоуп: Сам иди спать. Я имею право читать его письма, слышишь, дядя? А ты проследишь, чтобы он сам не отправил ни одного письма, понятно?

Осборн: Хорошо, хорошо. А пока пойдем, тебе надо лечь, отдохнуть, у тебя был трудный день.

Стэнхоуп: (вдруг поднимает голову) Где Гарди? Что ты сказал — он ушел?

Осборн: Да, его уже нет.

Стэнхоуп: Ага, уже ушел. А я хотел бы сказать пару ласковых слов мистеру Гарди. Конечно, он ушел — свинья! В окопах — грязь! Везде — грязь! Я сказал бы ему, чтобы он почистил окопы сначала!

Осборн: (стоит позади Стэнхоупа и снова мягко кладет руку ему на плечо) Мы завтра сами почистим окопы. (Стэнхоуп смотрит на Осборна и вдруг весело смеется) .

Стэнхоуп: Дорогой дядя! Пожалуйста, почисти окопы маленькой щеточкой и совочком (смеется) . Не забудь надеть свой кружевной фартучек.

Осборн: Непременно. А пока пойдем, старик. Я распоряжусь, чтобы тебя разбудили в два часа. (Твердо ведет Стэнхоупа к койке) . Как же ты устал!

Стэнхоуп: (глухим голосом) Боже, я ужасно устал — все болит, тошнит…

(Осборн помогает ему лечь, укрывает одеялом) .

Осборн: Через минуту тебе будет хорошо. Ну как? Удобно?

Стэнхоуп: Да, очень удобно. (Смотрит Осборну в глаза и снова смеется) Дорогой дядя! Пожалуйста, подоткни под меня одеяло. (Осборн поправляет одеяло) .

Осборн: Ну вот, все хорошо.

Стэнхоуп: Поцелуй меня, дядя.

Осборн: Иди к черту! Спи.

Стэнхоуп: (закрывает глаза) Да, я засыпаю. (Медленно поворачивается лицом к стенке. Осборн недолго смотрит на Стэнхоупа, глубоко вздыхает и задувает свечу рядом с койкой Стэнхоупа. Слышится глубокий вдох Стэнхоупа, а потом он начинает тяжело дышать. Осборн идет к проходу и тихо зовет) .