Гомер - Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского

Слова Одиссея пришлись им по вкусу, и феакийцы собрались исполнить его просьбу. Царственный Алкиной приказал своему герольду: «Понтоной, смешай вино в чаше и разнеси по залу, чтобы мы могли отправить странника домой с молитвой Отцу-Зевесу». Понтоной смешал медовое вино и угостил гостей. Они совершили возлияние блаженным жителям небес, а великий Одиссей встал и вернул чашу Арете, прощаясь: «Будь счастлива, о королева, пока не придут Старость и Смерть, уготованные всему человечеству! Прощай! Желаю радости твоему дому, детям, народу и королю Алкиною».

Благородный Одиссей перешагнул через порог. До берега, до якорной стоянки корабля, его провожал посланный Алкиноем герольд, а Арета послала служанок — одну с его свежестиранными накидкой и туникой, другую — с прочным сундуком, а третью — со снедью и румяным вином. Он вышел на берег, а сопровождавшие его молодые дворяне быстро взяли багаж, еду и питье и уложили в трюм судна. Одиссею они постелили ковер и простыню на полуюте судна, поближе к корме, чтобы он мог спокойно спать. Он поднялся на борт и улегся, не говоря ни слова. Команда села на банки, отвязала линь от дыроватого камня и вспенила море мерными ударами весел. Очи Одиссея сомкнул безмятежный сон, сладчайший глубокий сон, похожий на смерть. Он спал, а корма корабля вздымалась, содрогалась и вновь опускалась в темные волны бурного моря, бежавшие вслед за кораблем. Так квадрига [72]жеребцов мощно встает на дыбы и бросается вперед под ударом бича, чтобы пройти дистанцию во мгновение ока. Корабль вздымался и неуклонно мчался вперед, и даже кружащий сокол, быстрейшая птица на свете, не мог догнать его. Судно неслось, рассекая океанские волны, а на его борту мирно спал человек, мудростью равный богам, испытавший муки духа и сердца, долгие годы воевавший на суше и скитавшийся по морям, и во сне забывал пережитые страдания.

Когда поднялась самая яркая звезда, провозвестница близкой зари, быстрый полет корабля завершился, и он подошел к Итаке. На острове есть бухта Форка [73], морского старца. Два крутых мыса с обрывистыми берегами охраняют вход в нее и гасят волны, поднятые ветром в открытом море. Большие корабли могут спокойно стоять в этой гавани, даже не швартуясь. В глубине залива растет олива с длинными листьями, а возле нее — гостеприимный тенистый грот, посвященный нимфам, которых мы называем Наядами. В гроте стоят каменные сосуды и двуручные кувшины, а в них пчелы свили себе улей. На длинной каменной раме нимфы ткут чудесные одеяния из морского пурпура. Бьющий здесь источник никогда не пересыхает. В пещеру ведут два входа, северный, которым заходят люди, а обращенный к югу — для богов. Там не ступает нога человека, это тропа Бессмертных.

В эту гавань вошли опытные мореходы-феакийцы. Таков был разбег корабля, гонимого умелыми гребцами, что судно на половину длины выбросилось на берег. Они вскочили с банок, подняли крепко спящего Одиссея с палубы и отнесли на берег прямо с простыней и цветным ковром. Они осторожно положили его на песок, а он не проснулся. Они передали на берег сокровища, данные ему феакийской знатью по щедрой воле Афины перед отправлением домой. Вещи они сложили горкой у корней оливы в стороне от тропы, чтобы на них случайно не наткнулся прохожий до пробуждения героя и не ограбил его. А затем они отплыли домой.

Потрясатель земли не позабыл своих давних угроз великому Одиссею. Он попытался проведать мысли Зевса:

— Отец Зевес, Вечные боги перестанут меня уважать, видя, как пренебрегают мною смертные феакийцы, мои прямые потомки. Я поклялся, что Одиссей не вернется домой, не исчерпав всего запаса бедствий, хотя я смирился с его возвратом, раз уж ты так решил. Но феакийцы быстро переправили его через океан, пока он спал, и высадили на Итаке, осыпав его дарами золота, бронзы и тканей в таком количестве, что больше он бы не смог привезти, даже если бы пришел прямиком из Трои со всеми своими трофеями.

— Твои страхи необоснованны, мощный Потрясатель земли! — ответил ему Тучесбиратель. — Боги чтят тебя по-прежнему, с их стороны было бы кощунством посягнуть на старейшего и лучшего олимпийца. А если смертные самовольно и необдуманно решаются пренебречь должным к тебе почтением, рассчитайся с ними и отомсти. Поступай, как знаешь, не томи себе душу.

— Я так бы и поступил, Правитель черных туч, — сказал Посейдон, — но боялся задеть твои чувства. Сокрушу-ка я этот прекрасный феакийский корабль, пока он плывет домой после исполненного задания по туманным морям. Я их научу скромности и отучу возить всех, кого не попадя. А их город скрою за высокими горами.

— Друг, — отвечал ему Зевес. — выслушай мой совет. Когда их клипер приблизится к берегу, и все население высыплет на набережную его встречать, преврати его в скалу такого же размера и очертаний. Так ты произведешь впечатление. А потом уже окружай город высокими горами.

Получив «добро», Посейдон перенесся в Схерию, город феакийцев. Он выжидал, пока стройное судно не приблизилось полным ходом к берегу. Он склонился над кораблем и одним ударом ладони превратил его в скалу [74], прочно прикованную к дну моря. Затем он удалился. Феакийские мореплаватели, мастера длинновесельных галер, глядели друг на друга в изумлении и бормотали: «Кто остановил наше быстрое судно среди волн прямо у входа в порт? Только что мы могли различить каждое весло». Они вопрошали, но ответа не было. Король Алкиной провозгласил:

— Увы, мой народ, на наших глазах сбылось старинное пророчество, предсказанное моим отцом. Он говорил, что Посейдон негодует на наш обычай отвозить всех, кого не попадя. Наступит день, и он сокрушит наше лучшее судно на лоне туманных морей, а наш город наш скроет за стеной гор. Так говорил старый король, и вот это сбылось. Но внемлите: я предлагаю путь к спасению. С этого дня прекратим отвозить странников, приходящих в наш город, и принесем в жертву Посейдону дюжину отборных быков. Глядишь, он сжалится над нами и не погрузит в вечную тень огромной горы.

Феакийцы преисполнились страха и немедленно приготовили быков для жертвоприношения. Когда все капитаны и воины феакийцев стояли у жертвенника Посейдона, Одиссей пробудился от сна на родной земле.

Он не узнал Итаки — отчасти из-за долгого отсутствия, но еще и потому, что богиня Афина Паллада, дочь Зевса, напустила туман, чтобы лучше подготовиться и сохранить прибытие Одиссея в тайне. Она собиралась преобразить его, чтобы жена, и друзья, и горожане не узнали, а женихи поплатились за свои преступления. Поэтому король Итаки не узнал своего острова, его тихие бухты, извилистые горные тропы, скалы и пропасти, густые рощи. Он вскочил на ноги и стоял, озирая родную землю. Хлопнув себя ладонями по бедрам, он застонал от разочарования: