Бурятский эпос - Гэсэр

Кобыла
Во время скачек отстанет,
Женщина
Во время битвы — устанет.
Она во дворце своем затворилась,
Но кроме силы бывает хитрость.
Зачем же на меч открыто лезть,
Ведь задние двери во дворце есть.
Нападите на дворец с двух сторон,
Будет ваша Урмай-Гоохон.

Полководцы Хара-Зутану поверили,
Показал он им все задние двери.
Дружно они на дворец напали,
Урмай-Гоохон полонили, взяли.

После этого
Шарайдаи, желтой долиной владеющие,
Троеханы,
Бесчисленных подданных имеющие,
Обрадовались,
Что достигли цели.
Развеселились,
Что сами остались целы.
Запрягли они трех иноходцев
В телегу серебряно-зеркальную,
Под руки ведут, подобную солнцу
Царицу прекрасную, но печальную.
Посадили ее, всячески обласкали
И к себе домой поскакали.

В это время Хара-Зутан
С черной душой, как известно, хан,
Понял,
Что он один теперь остается.
Понял,
Что за все ему отвечать придется.
Понял он,
Что наступит расплата скоро,
Что Саргал-Ноен
И тридцать три батора
Измены черной ему не простят,
И его по-своему угостят.

Бежит он
Вслед войскам отступающим.
Кричит он
Вслед его одного оставляющим,
Восвояси
К себе домой уходящим,
Без боязни
Царицу прекрасную увозящим.

— Вы бросаете меня, — он кричит,—
Чуть не голого,
Чурбаны у вас, — кричит,—
А не головы.
Рады вы, что нашу ханшу
В плен увозите,
А о том, что будет дальше,
Вы не спросите.

На то, что случится, и скоро,
Вы не смотрите,
Тридцать трех великих баторов
Вы считаете мертвыми,
А они лежат,
Отнюдь не убиты,
У них только глаза
До поры закрыты,
Пока мой старший брат
Саргал-Ноен,
Что сединами мудрыми убелен,
Жив
И дышит,
И произносит слова,
В каждом баторе душа жива.

Вечером вам сдается,
Что они убиты валяются,
Но утром, с восходом солнца
Они опять просыпаются.
Встанут они, проснутся,
За мечи и луки возьмутся,
Полетят вам вслед хангайские стрелы,
Никто из вас не вернется целым.

Убьете меня
Ничего не добьетесь,
Послушаете меня,
Ума наберетесь.

Мой старший брат
Саргал-Ноен,
Сединами мудрыми убелен,
У большого озера лежит в камышах,
Затаившись и не дыша.

Выберите вы рысака
Самого редкого,
Выберите вы стрелка
Самого меткого.
Пусть он до озера белого доскачет,
Коня своего надежно спрячет,
Если крадучись он в камыши проберется,
Саргал-Ноен не проснется.

Стрелой железной стрелок Ноена погубит,
Голову и руку ему отрубит.
Из головы надо сделать кубок,
Вино пить сладкое,
А правой руки обрубок,
Для кнута — рукоятка.

Шарайдаев полководец хан Бирууза,
Выслушал предателя и приказал,
Чтобы выбрали рысака
Самого редкого,
Чтобы выбрали стрелка
Самого меткого.
Чтоб туда, где озерная ширь,
Доскакал он, добрался,
Чтоб в озерные камыши
Он неслышно прокрался,
Чтоб Саргала-Ноена он стрелой погубил,
Чтобы голову и руку ему отрубил,
Чтобы из головы он сделал прекрасный кубок,
Вино пить сладкое,
А правой руки обрубок
Для кнута — рукоятка.

Был послан для этого Мангелай-великан,
Все он сделал, как велел командир и хан,
До озера белого доскакал,
Саргала-Ноена в камышах отыскал,
Стрелой железной его убил,
Руку и голову ему отрубил.
Голова пошла на прекрасный кубок,
В кнут превратился руки обрубок.

В это время
Урмай-Гоохон, солнцеликая красавица,
Что на зеркальной телеге на чужбину скачет,
Вверх на небо посмотрит — печалится,
Вниз на землю посмотрит — плачет:

«Хара-Зутан, душа его черная,
Меня несчастную погубил,
На веки вечные опозорена я,
Белый свет мне теперь не мил,
Но, так и быть, куда вы хотите
Меня от родины увозите,
Все мученья приму не глядя,
Жаждой-голодом уморенная,
Лишь отдайте мне голову дяди,
Бело-мудрого Саргала-Ноена».

Между тремя шарайдайскими ханами
Пошли споры-раздоры выспренние.
Кто говорит, что слова у нее обманные,
Кто говорит, что слова у нее искренние.
Один скажет веское слово,
А другой в ответ скажет пять,
Кто говорит: «Надо отдать ей голову».
Кто говорит: «Нельзя ее отдавать».
Кто говорит: «А что случится?
Голове на место не воротиться.
Мы уж держали ее в руках,
Мы уж ее, между прочим,
У наших воинов на глазах
Ремнями к седлу приторочили.

Саргалу-Ноену
Урмай-Гоохон невестка,
В руках у нее
Голове этой самое место.
Пусть она немного потешится,
В пути тяжелом — развеселится.
А нам тут бояться нечего,
Голове на место не воротиться».

Поспорили они еще немножко,
Еще немножко они побурчали,
И пленнице, похожей на красное солнышко,
Голову Саргала-Ноена отдали.
Как взяла Урмай-Гоохон голову дяди в руки,
На лице ее отразились муки.
Очень дядю она жалела,
И тотчас же взялась за дело.
Водой
Из девяти живых родников
Голову она тотчас же омыла.
Дымом
От девяти можжевеловых кустов
Голову она окурила.
Произносит она заклинательные слова,
Чтобы летела омытая и окуренная голова
К бабушке,
Сидящей с серебряной чашей в руках.
К бабушке,
Следящей за всеми звездами в небесах.
К бабушке,
Опирающейся на множество небесных вершин.
К бабушке,
Обозревающей множество небесных долин.
К бабушке,
Звездные книги читающей.
К бабушке,
Все швы во вселенной сшивающей.
К бабушке,
Держащей все тайны в уме,
К великой бабушке Манзан-Гурмэ.

После этого
Урмай-Гоохон на глазах у всех
Бросила оживленную голову вверх,
Полетела голова, зашуршала,
Полетела голова, засвистела.
Ни одна рука ее не достала,
Ни одна стрела за ней не успела.
А та стрела, что успела,
Пролетела мимо и не задела.

Бойцы-лихачи,
Стрелки-меткачи,
Израсходовав все стрелы железные,
Опустили луки свои бесполезные.
А голова,
Поднимаясь со свистом вверх,
А голова,
Пролетев через тридцать небесных сфер,
Оказалась на коленях у бабушки Манзан-Гурмэ,
У которой вся сила в ее уме.

От неожиданности бабушка вскрикнула, она
Не поймет, что бы это значило
Большим удивленьем удивлена,
Задачей большой озадачена.
Движеньем властной правой руки
Материнскую книгу она открывает,
Прекрасными пальцами правой руки
Священнейшую книгу она листает.
Смотрит она в книгу при солнечном свете,
Каждая буковка на примете.
Смотрит она в книгу при свете луны,
Все буковки до одной видны.
С первой страницы прочитывает до середины,
С середины прочитывает до конца.
Все через эту книгу ей видно,
Удивленье не сходит с ее лица.