Василий Журавский - Большая судьба [Болгарские очерки и рассказы]

Бывшая батрачка возглавила крупное, многоотраслевое коллективное хозяйство. У нее была могучая опора — партийная организация. Вместе с коммунистами она проложила торную тропинку к сердцу крестьянина. Люди увидели, что стали настоящими хозяевами своей земли, что их достаток, их будущее зависит от них самих. Еще крепче поверили они в новую жизнь, в партию, в ее родную дочь — женщину, стоящую у руля правления кооператива, и трудились на совесть.

— Наш-то с Иваном надел, который на болоте, — расцвела в улыбке Пашова, — по тридцать центнеров с гектара теперь дает! Осушили мы и раскорчевали неудоби. Все машинами. Крестьяне поначалу сильно сомневались, что такое возможно. Впрочем, много чудес за годы кооперативной жизни произошло. Село наше, если исключить три кулацких дома, было сплошь саманное, под соломенной кровлей. Теперь же его не узнать: поднялись кирпичные дома, большей частью двухэтажные. Да и то сказать, по двадцати левов на трудодень даем!..

Я спрятал в карман свой блокнот. Пашова повременила и вдруг непривычно дрогнувшим тоном продолжила:

— Выдвинули меня кандидатом в депутаты по нашему району. Иду я на избирательный участок в день голосования. Народ на улице хороводы водит, веселится. Вручает мне председатель комиссии бюллетень. Захожу в кабину, читаю свою фамилию, напечатанную на белом листе, и плачу, да что плачу — реву по-бабьи. Ведь подумать только!..

Она замолкает и отворачивается, поднося к щеке платок. И толи чтобы отвлечься, то ли вспомнив самое дорогое, что забыла сказать, говорит уже окрепшим голосом:

— Сынок наш, Димитр, медицинский институт кончает. В село вернется врачевать!.. Ой, звонок! — спохватывается она. — Перерыв-то уже кончился!..

Мы сердечно прощаемся, и Мара Пашова неторопливым, но быстрым шагом хозяйки направляется в зал заседания. Депутаты продолжают обсуждать план развития народного хозяйства страны. И среди посланцев народа, решающих судьбы родного государства, крестьянка из села Новоселци, не имевшая ни земли, ни хаты, женщина новой Болгарии, возведенная партией до вершины народовластия.

Председатель бюро Народного собрания предоставляет слово следующему оратору…

1960 г.

Село разместилось в предгорье, или, по-болгарски, — в «полите» Балканского хребта, с «краю полей», откуда и пошло его название — Поликраиште. По известности, славе своей оно не уступает многим городам страны, и слух о нем идет не только в самой Болгарии, но и далеко за ее пределами. Тут родина лучших в Европе овощеводов, непревзойденных мастеров огородного дела.

Первый раз я побывал в Поликраиште пять лет назад, по весне. Так же, как и теперь, тот же председатель кооператива Никола Кушев, приземистый, подтянутый человек, выйдя из здания правления, предложил:

— Что ж, начнем с парникового хозяйства!..

Поглядев искоса, улыбнулся:

— Это не значит, что у нас нет более интересных объектов для осмотра. Вы, наверное, знаете — возле села находятся развалины старой римской крепости Никополиса, слышали, очевидно, что мы построили свой кооперативный форум? Однако раскопай археологи на наших угодьях Акрополь, построй мы восьмое чудо света, все равно будем начинать показ своих достопримечательностей с парникового хозяйства… Огородники, конечно, далеко не безразличны к древней культуре… Тем не менее народ мы неисправимый: прежде всего хотим познакомить гостя или друга с произведением своих рук.

Дорога наша лежит через село. На центральной площади останавливаемся, чтобы бросить взгляд вокруг. Лишь по некоторым штрихам узнаю я Поликраиште. Может быть, его «контуры и мазки» стерлись в моей памяти? Достаю из кармана пожелтевшую записную книжку, датированную пятьдесят пятым годом, куда я заносил заметки во время своего первого посещения села, читаю председателю:

«От площади, курящейся дымком, растекаются в разные концы, петляя, узкие каменистые улочки, напоминающие пересохшие русла горных речек…»

— И поэзия и правда были в этой фразе, — смеется Кушев. — А теперь осталась лишь поэзия, которая не отражает действительности на современном ее этапе… Не так ли?.. Впрочем, думаю, и вы согласитесь, так лучше, когда действительность перерастает старые поэтические формы? В этом-то и состоит поэзия наших дней… Придется вам искать иные сравнения!..

От просторной площади, чистой, как озерная гладь, в пять концов расходятся ровные и долгие, точно снопы мощных прожекторов, заасфальтированные улицы. Над ребристыми черепичными крышами новых домов, кажущихся любовно вылепленными руками искусного ваятеля, висит зеленый шатер древних берестов. Там и сям, будто минареты, взметнулись в небо пирамидальные тополя. А за ажурными оградами дворов цветут яблоневые и черешневые сады.

— Обратите внимание на этот дом с красным орнаментом на стене, — кивает Кушев влево.

— Очень красиво отделан, — говорю я, — с художественным вкусом!

— Да, в нем живут и жили… И жили талантливые люди!..

Председатель умолкает. И я не хочу докучать ему, может быть, нежелательным для него вопросом.

Выходим за околицу. По косогору, обращенному к юго-востоку, несколькими ярусами спускаются в лог теплицы и парники.

Эту главу своего рассказа о Поликраиште я беру из записной книжки 1955 года. То, о чем в ней пойдет речь, принадлежит истории, и оно, как история, не стареет.

Закатное солнце, полыхнув последний раз над долиною жарким пламенем лучей, утонуло, словно в морских волнах, в синих гребнях гор. По полевым дорогам и проселкам гуськом потянулись к селу крестьяне… «Малый кооперативный двор», расположенный на границе парников и теплиц, по которому в безмолвном одиночестве бродил престарелый сторож, наполнился людьми, ожил и зашумел, как разбуженный улей. Звеньевые и бригадиры сдавали в канцелярию учетные табеля, собирались группами, чтобы побеседовать о своих трудах и заботах, поделиться новостями. Прослышав о приезде советского корреспондента, они подходили ко мне и крепко пожимали руку:

— Здравей, братушка. Добре дошел!..

Двое или трое приветствовали по-русски:

— Здравствуй, братишка. Добро пожаловать!

— Значит, и в Советском Союзе известно о существовании нашего села? — осведомился у меня мужчина широкой кости, с густою шевелюрой, на которой уже осел нетающий иней человеческой осени.

Я сказал, что мне доводилось встречать болгарских огородников на нижнем Дону и в Таврии и что среди них, помнится, были потомки крестьян из Поликраиште.

— О, наши земляки разбрелись по всему свету!.. Есть которые ушли и остались в других странах, пустили там свои корни. Но большинство были гурбетчиями — по-вашему, отходниками. В Румынию ходили, в Чехию, Венгрию, в Германию. Отработают сезон, а зимовать возвращаются домой.