Антология - Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун [антология]

Прочитав это, я осознала смысл одного из моих привычных действий. Каждый раз после использования ножа для фруктов, неважно, насколько далеко лежал чехол от него, я всегда искала его, чтобы спрятать нож. И если вечером было слишком поздно, чтобы искать его, я прикрывала лезвие толстой книгой. Когда я находилась одна в комнате, то всегда осознавала присутствие рядом острого лезвия этого ножа. Я раз за разом воображала, как нож медленно разрезает кожу и сосуды. Я с самого начала поддавалась этому соблазну.

Для Ли Ланьни принимать антидепрессанты семь дней было труднее, чем пройти курс химиотерапии. Кожу на голове и лице вплоть до самой шеи сильно жгло, Ли Ланьни рвало, от пищевода до желудка все сводило судорогой. Руки и ноги были холодными, их тоже сводило. Сильное головокружение, все тело беспрестанно дрожало, его бросало то в жар, то в холод. Язык высох настолько, что немел и горел от боли. Она пила воду, но это не спасало от жажды, а наоборот, вызывало рвоту. Начались проблемы с мочеиспусканием, сидя на унитазе, она не могла выдавить ни капельки, зато по ее телу струился холодный пот. Казалось, что в конечностях и шее кипела кровь, которая, будто горячий воздух в котле, обжигала кожу и мышцы. Голова ощущалась большой-большой, словно вовсе не была ограничена черепом; комнату как будто беспорядочно раскачивал пьяный демон, который получил разрешение от самого Неба расшатать тут все. Ли Ланьни легла грудью на диван, прижав вплотную живот к двум диванным валикам, чтобы унять боль. Через некоторое время она стояла, упершись коленом в диван, в обнимку с пластиковым тазиком, сдерживая рвотные позывы. Еще через некоторое время, зацепившись за спинку дивана ногой, свешивалась вниз и билась головой об пол так, чтобы довести свой мозг до бессознательного состояния. Ли Ланьни с надеждой смотрела на настенные часы, считая каждую минуту…

Пока она терпела это очищение, появлялась четкая тень смерти. Она как принц, бегущий вслед за каретой, чтобы догнать Золушку. «Прыгни. Перила балкона невысокие, если обопрешься на обе руки, то залезешь. Иди со мной. Взлетай. Ты бабочка. Лети же!» Этот голос был такой отчетливый, такой мягкий, такой заботливый, такой терпеливый. На решетке балкона имелся маленький аварийный выход. Ли Ланьни нашла ключ от него. Нет необходимости надевать новую одежду, можно надеть что-то свободное, не новое и не старое, кроссовки со шнурками, чтобы прохожие не видели торчащие из-под белой простыни тошнотворные красно-пурпурные ноги. Нужно выглядеть опрятно. Выбрать время посреди дня, когда никого не будет. Она хотела, чтобы последним, что отпечатается в ее сознании, было ясное небо.

О, Небесный Владыка, прошу простить меня. Я правда-правда не могу больше терпеть, мне очень трудно жить. Прошу, помоги мне, разреши мне вернуться к моей семье на небеса!

О, Небесный Владыка, вы говорите, что на земле всему есть свой срок. У жизни есть срок, у смерти есть срок. Есть срок для убийства и для излечения. Но я не могу больше ждать. Но только перед тобой я чувствую, что самоубийство — это преступление. О, Небесный Владыка, прошу, спаси меня!

Вокруг все загудело. Это были голоса мертвых, знакомых и незнакомых, и они без остановки говорили, говорили, говорили, говорили, говорили! Собирайся, пойдем скорее! В этом хаосе множество лиц, множество глаз, ртов — все они уговаривали ее идти, уговаривали так, что душа ее металась в воздухе, а бурный поток мыслей заполнял голову. С балкона тянулись руки и, как паучьи сети, оплетали ее и тащили, но какая-то мистическая внутренняя сила удержала ее на месте.

Сознание резко потухло.

Когда Ли Ланьни пришла в себя, она стала яростно бить себя по голове. Из глотки доносились вскрики: «Я не умерла! Я не умерла! Не умерла, не умерла!»

Живой шрам. Черная дыра в душе. У каждого из нас свой предел психики и жизни. Когда мы больны депрессией или вот-вот заболеем, нужно успокоиться, тщательно привести в порядок свою душу: в какой именно этап начались проблемы? В каком конкретном месте в душе травма? Что ее загораживает? Насколько глубока эта рана?

Вы когда-нибудь разбирали так свою психику?

Когда я писала «Дневник восприятия», я была больна депрессией. Когда я писала «Очерки», я была писательницей. Дневник нужно было писать для лечения, чтобы вытряхивать туда накопившийся в душе мусор. Я хотела полностью сохранить реалистичность описываемого в «Дневнике восприятия». Это история болезни, которую могут изучать и психологи, и психиатры. Он также является фактическим материалом для широких масс, его могут прочесть и социологи. Это крик всех тех, кто убил себя из-за депрессии. То, о чем здесь написано, — это депрессия всего нынешнего поколения.

«Дневник восприятия» затрагивает тему ненависти детей по отношению к своим родителям. Это табуированная тема с точки зрения традиционной культуры Китая. С детства в глубине души мои родители были мне чужды. Годы назад я написала рассказ «Двенадцатилетний дворик», в нем отражены детские переживания.

Депрессия имеет непосредственное отношение к детству, к наследственности, к травмам и тяжелым болезням, к напряженной работе и полному стресса образу жизни, к сбою работы нейромедиаторов мозга…

Несколько друзей собрались на встрече. Как только я заговорила о стигмах детства, все, не дослушав меня, стали один за другим позорить меня: «Думаешь, только у тебя не было чувства безопасности в детстве? Ты видела, как матери сводят счеты с жизнью прямо на глазах у детей? Знаешь ли ты, что такое потерять в детстве мать? Понимаешь ли ты необъяснимое ощущение ненависти родителей?»

У меня есть несколько друзей, у которых отношения с родителями в детстве были весьма напряженными. Их матери большей частью принадлежали к первому поколению работающих женщин Нового Китая, на вид очень милые, каждая имела небольшое звание; они добивались повышения в политической сфере, стремились на передовую в профессиональной сфере, дома были женами для своих мужей и главой семьи, немного чересчур чистоплотны, хорошо отличали частное от общественного, были заботливее и доброжелательнее к чужим детям, нежели к своим.

Юнг считал, что коллективное бессознательное складывается из разных прообразов. Например, прообраз матери, героя, мудрого старика, спасителя… Эти прообразы также называют архетипами, они уже сформированы человечеством в процессе совместного эмпирического познания.

Как же выглядит «архетип матери» в мыслях китайцев? Изменился ли он с момента перехода от феодального общества к современному? Со времен моей бабушки и вплоть до моей матери, меня и следующих поколений между бессознательным «образом матери» и общественным сознательным «образом матери» существовали несоответствия, путаница, и само собой, они непременно сталкивались с жуткой болью во время «приведения души в порядок». Это изменение в психике на уровне генов, исправление целого звена в цепи поколений. В ближайшую тысячу лет мы как раз и будем этим коллективным бессознательным.