Алексей Добряков - Уличные песни

Капитан при этом тихо вздрогнул:
Девушка была его сестрой!
«Милая сестренка Маргарита,
Что же натворили мы с тобой!»

Тут раздался выстрел пистолетный.
Маргаритин труп на пол упал.
Смит стоял задумчиво и хмуро,
Пистолет дымящийся держал.

Было то в притоне Сан-Франциско.
Там шумит огромный океан.
Бросился с высокого обрыва
Статный чернобровый капитан.

На корабле матросы злы и грубы.
Бранит их в рупор старый капитан.
У юнги Билла стиснутые зубы,
Он видит берег сквозь густой туман.

На берегу осталась крошка Мэри.
Она стоит в тумане голубом.
А юнга Билл ей верит и не верит
И машет ей подаренным платком.

В гавани, далекой гавани
Пары разводят с океанов корабли.
Они из гавани уходят в плаванье,
Они идут на край земли.

Вернулся Билл из Северной Канады:
«А ну, друзья, налейте мне вина —
Мне за здоровье Мэри выпить надо,
За ту любовь, что дарит мне она!»

Но тут в таверне распахнулись двери.
Глаза у Билла вылезли на лоб:
Пред ним стояла вся в смущеньи Мэри,
А рядом с ней огромный боцман Боб.

«Послушай, Боб, поговорим короче,
Как подобает старым морякам.
Я опоздал всего лишь на две ночи,
Но остальные даром не отдам!»

Сверкнула сталь, сошлись в бою матросы.
Как лев, дерется юнга молодой.
Они дрались за пепельные косы,
За крошки Мэри образ голубой.

Но весь исход был предрешен заране:
Ударил в цель пиратский Бобов нож,
Хоть он всего лишь руку Биллу ранил,
Но Билл осел, как вспоротый мешок.

Года, как чайки в море, пролетали
И Билл давно ту драку позабыл.
Теперь его не юнгой Биллом звали,
А называли: старый боцман Билл.

В гавани, далекой гавани
Пары разводят с океанов корабли.
Они из гавани уходят в плаванье,
Они идут на край земли.

Пал ночной туман.
Грозен океан.
Мичман Джон угрюм и озабочен.
Получив приказ:
Прибыть через час,
Мичман Джон не может быть неточен
 И, сжимая руль,
 Прямо в Ливерпуль
 Он ведет корабль рукою твердой.
 Вглядываясь в мрак,
 Закурил моряк,
 Вдаль глядит уверенно и гордо.

Терпи немного,
Держи на борт.
Ясна дорога
И близок порт.
Ты будешь первым —
Не сядь на мель.
Чем крепче нервы,
Тем ближе цель!

Так летят они,
Погасив огни,
Рассекая мощную пучину.
Вдруг ужасный гул
Судно сотряснул:
«Истребитель» налетел на мину.
 Шум и гам, и крик…
 Джон в единый миг
 Загрузил всю шлюпку экипажем.
 И, блюдя закон,
 Сам последний он
 Вплавь пустился, напевая даже.

Бешеной волной
На берег пустой
Мичман Джон был выброшен под утро
Там нашла его
Кэтти из Глазго,
Та, чьи зубки блещут перламутром.
 Глядя ей в глаза,
 Мичман Джон сказал:
 «Я люблю Вас, Кэтти, словно море!»
 И ему в ответ
 Улыбнулась Кэт:
 «Это все есть в брачном договоре!»

Терпи немного,
Держи на борт.
Ясна дорога —
И близок порт.
Ты будешь первым —
Не сядь на мель.
Чем крепче нервы,
Тем ближе цель!

В далекой солнечной и знойной Аргентине,
Где солнце южное сверкает, как опал,
Где в людях страсть пылает, как огонь в камине,
Ты никогда в подобных странах не бывал.

В огромном городе, я помню, как в тумане,
С своей прекрасною партнершею Марго
В одном большом американском ресторане
Мы танцевали аргентинское танго.

Ах, сколько счастья дать Марго мне обещала,
Вся извиваясь, как гремучая змея,
Ко мне в порывах страсти прижимаясь,
А я шептал: «Марго, Марго, Марго моя!»

Но нет, не долго мне пришлось с ней наслаждаться…
Сюда повадился ходить один брюнет:
Тайком с Марго стал взглядами встречаться,
Он был богат и хорошо одет.

И вот Марго им увлекаться стала.
Я попросил ее признаться мне во всем.
Но ничего моя Марго не отвечала —
Я как и был, так и остался ни при чем.

А он из Мексики, красивый сам собою,
И южным солнцем так и веет от него.
«Поверь, мой друг, пора расстаться нам с тобою!» —
Вот что сказала мне прекрасная Марго.

И мы расстались, но я мучался ужасно,
Не пил, не ел и по ночам совсем не спал.
И вот в один из вечеров прекрасных
Я попадаю на один шикарный бал.

И там среди мужчин, и долларов, и франков
Увидел я свою прекрасную Марго.
Я попросил ее изысканно-галантно
Протанцевать со мной последнее танго.

И вот Марго со мной, как прежде, танцевала.
И муки ада я в тот вечер испытал!
Сверкнул кинжал — Марго к ногам моим упала…
Вот чем закончился большой шикарный бал.

Они стояли на корабле у борта.
Он перед, ней — с протянутой рукой.
На ней был шелк, на нем — бушлат потертый,
Но взор горел надеждой и мольбой.

А море грозное ревело и вскипало,
На скалы черные летел за валом вал,
Как будто море чьей-то жертвы ожидало.
Стальной гигант кренился и стонал.

Он говорил: «Сюда взгляните, леди,
Где над волной взлетает альбатрос,
Моя любовь нас приведет к победе,
Хоть знатны Вы, а я простой матрос».

Но на слова влюбленного матроса
С презреньем леди свой опустила взор.
Душа взметнулась в нем, как крылья альбатроса —
И бросил леди он в бушующий простор!

А поутру, когда заря всходила,
В приморском кабаке один матрос рыдал,
Он пил свой ром среди пустых бутылок
И пьяным голосом кого-то призывал.

А море грозное ревело и вскипало,
На скалы черные летел за валом вал,
Как будто море новой жертвы ожидало.
Стальной гигант кренился и стонал.

Бог, скажи, зачем ты создал море?
Это можно было избежать.
Море, море — это наше горе.
Разве сможет кто это понять?

Сердце возьмет тоска.
Водка затуманит взор.
И невольно возникает
Откровенный разговор.

На море любовь меня не встретит,
И не радо сердце, что весна.
А в иллюминатор солнце светит.
И кому такая жизнь нужна?

Милая, ты встанешь утром рано,
Хоть немного вспомни обо мне.
Может, по причалу хожу пьяный,
Может быть, лежу уже на дне.