Алексей Добряков - Уличные песни

Как главный штырь он занял место у прилавка
И заправлял молочной этой кухней блюд.
На кухне шпарила его подруга Клавка.
Официантом был Арошка Вундергут.

Там собирались фармазонщики и воры,
Туда ворованные вещи волокли.
Вино лилось рекой. Шпана играла в карты.
Такую там малину развели.

Устал Иван-блатной крутить свое кадило.
Поставил верный самогонный аппарат.
Однако эта установка подкузьмила,
И он пошел работать прямо в комбинат.

Алешка жарил на баяне,
Шумел, гремел посудою шалман.
В дыму табачном, словно бы в тумане, —
Там танцевал одесский уркаган.

На свете жил монах веселый,
Любил он водку и вино.
Но не любил он труд тяжелый,
И к девкам лазил он в окно.
Швырял деньгами он с размаха.
Он много пил, много гулял.
Но если спросите монаха,
Он неизменно повторял:

— Так я ж не пью!
— Врешь, пьешь!
— Ей-богу, нет!
— Врешь, пьешь!
Так наливай бокал полнее.
Монахи тоже пьют вино
Оно на радость им дано.
Вино, шипучее вино, —
Оно на радость нам дано.

Но вот пришла и смерть лихая…
Монах ничуть не огорчен,
И, в путь-дорожку собираясь,
Берет с собой пол-литра он.
Монах стучится в двери рая.
Апостол Петр ему в ответ:
Куда ты лезешь, рожа испитая?
Здесь проходимцам места нет!

— Так я ж не пью!
— Врешь, пьешь!
— Ей-богу, нет!
— Врешь, пьешь!
Так наливай бокал полнее.
Монахи тоже пьют вино
Оно на радость им дано.
Вино, шипучее вино
Оно на радость нам дано.

Так собирайтесь же, брюнеты и блондины!
А Мендель Рыжий будет речь свою держать.
У нашей Сонечки сегодня именины,
И вся Одесса должна об этом знать.

Тарара-рач, тач-тач, тарара-рара, (2 раза)
Одесса-мама первернулась, гоп-ца-ца.

В дверях раздался звоночек очень длинный.
Дверь отворилась — перед нею мент стоял.
А это значит, что у Соньки именины,
И сам легавый ей подарочек прислал.

Вот подвалили гости в погребочек винный.
А ну-ка, дядя, наливай-ка нам вина!
А это значит, что у Соньки именины,
И вся Одесса об этом знать должна.

А ну-ка, Сонечка, взбивай свою перину,
Ложись скорее на скрипучую кровать.
Ведь у тебя сегодня именины,
И я пришел тебя поцеловать.

Эх, кабы в Африку! Хотя бы в тропики.
Там, где слоны и антилопы гну,
Где готтентотики метают дротики,
Хотя и любят они мир, а не войну.
Я б жил с бушменами, жил с готтентотами,
Не знал бы горя и не ведал бы забот.
И не закусывал бы водку шпротами
И людоедом стал бы ровно через год.

Вау-ва! Все к чертям!
Осточертело шататься по блядям!
Встретить бы нам
Людоедочку из племени ням-ням!
Вау-ва! Все к чертям!
Была бы водка, а закуски хватит нам,
Вмазать бы нам
С людоедочкой из племени ням-ням!

Там все веселые, танцуют голые.
Там поклоняются деревьям и кустам.
Там крокодильчики шныряют в Нильчике,
И прячется в ветвях орангутанг.
Там под бананами да ананасами
Я бы костер тропический разжег,
И с людоедочкой — красоткой Эллочкой —
Сплясал священный танец бути или рок.

Вау-ва! Все к чертям!
Осточертело шататься по блядям!
Встретить бы нам Людоедочку из племени ням-ням!
Вау-ва! Все к чертям!
Была бы водка, а закуски хватит нам,
Вмазать бы нам
С людоедочкой из племени ням-ням!

Был нам отдан приказ
Лететь в Корею.
Это значит — на смерть
Послали нас.
 Бокал шампанского и джаз
 Нам скрасят беды —
 Вот один только путь,
 Вот один только путь
 Нам до победы.

Так проходит вся жизнь
В сплошном дурмане,
В сигаретном дыму,
В угаре пьяном.
 Тоскует пьяный саксофон,
 Рыдают скрипки,
 В сигаретном дыму,
 В сигаретном дыму
 Плывут улыбки.

Кокаин и вино
Вас погубили,
Никогда никого
Мы не любили.
 Есть только этот пьяный бред
 И сакса звуки,
 И в табачном дыму,
 И в табачном дыму
 Нас манят руки.

Так проходит вся жизнь
В сплошном дурмане,
В сигаретном дыму,
В угаре пьяном.
 Тоскуй же, сакс, скорби, тромбон,
 И плачьте, трубы!
 Смерть нас тянет к себе,
 Смерть нас тянет к себе,
 И тянет грубо.

Был нам отдан приказ
Лететь в Корею.
Это значит — на смерть
Послали нас.
 Уж лучше сразу пулю в лоб —
 И крышка.
 Но ведь смерть не страшна,
 Но ведь смерть не страшна —
 В ней передышка.

Что за хор певал у «Яра»!
Он недаром знаменит.
Соколовская гитара
До сих пор в ушах звенит.

Как цыгане соберутся
Веселой, шумною гурьбой,
Под «Венгерочку» пройдутся,
И пойдет там пир горой.

Кто цыган любил безмерно,
Тот уж в рай не попадет,
И душа его, наверно,
В час роковой в аду споет.

Ты не езди, милый, к «Яру»,
Денег зря не пропивай,
А купи себе гитару,
День и ночь на ней играй!

Что за время нынче стало —
Ни богатых, ни кого…
Не залучишь, как бывало,
Пару сотен ни с кого.

Заявились к тетушке
Мы на день рождения —
Жареное, пареное,
Разные варения…
Тетушка, как водится,
Каждый год рождается,
Вся родня у тетушки
Выпить собирается.

Улица, улица,
Улица широкая,
До чего ж ты, улица,
Стала кривобокая!

Шли сначала рюмочки,
А потом стаканчики,
А потом в глазах моих
Заплясали зайчики
Я обнял жену свою
За широку талию,
А потом за ножку взял
Тетушку Наталию.

А как дядька драться стал,
Замахнулся палкою,
А потом, не помню я,
Кто мне врезал скалкою.
Тут все завертелося,
Тут все закружилося,
И уже не помню я,
Что со мной случилося.

Утром встал я раньше всех,
Морда вся раскрашена,
Фонари навешаны —
Стала очень страшная.
Весь пиджак изодранный,
На нем жир от курицы…
Один туфель на столе,
А другой на улице.

Улица, улица,
Улица широкая,
До чего ж ты, улица,
Стала кривобокая!

Коперник целый век трудился,
Чтоб доказать Земли вращенье.
Чудак, зачем он не напился? —
Тогда бы не было сомненья.
   Так наливай, брат, наливай
   И все до капли выпивай!
   Вино, вино, вино, вино —
   Оно на радость нам дано!